О пов?рьяхъ, суев?ріях и предразсудкахъ русскаго народа
Шрифт:
Само собою разумется, что разряды эти на дл не всегда можно такъ положительно разграничить; есть переходы, а многія поврья безъ сомннія можно причислить и къ тому и къ другому разряду; опять иныя упомянуты у насъ, по связи своей съ другимъ поврьемъ, въ одномъ разряд, тогда какъ они въ сущности принадлежатъ къ другому. Такъ, напримръ, вс лицеди нашего баснословія принадлежатъ и къ остаткамъ язычества, и къ разряду вымысловъ піитическихъ, и къ крайнему убжищу невжества, которое не мене, какъ и самое просвщеніе, хотя и другимъ путемъ, ищетъ объясненія непостижимому и причины непонятныхъ дйствій. Лица эти живутъ и держатся въ воображеніи народномъ частію потому, что въ быту простолюдина, основанномъ на трудахъ и усиліяхъ тлесныхъ, на жизни суровой, – мало пищи для духа; а какъ духъ этотъ не можетъ жить въ бездйствіи, хотя онъ и усыпленъ невжествомъ, то онъ и уносится, посредствомъ мечты и воображенія, за предлы здшняго міра. Не мене того пытливый разумъ, изыскивая и не находя причины различныхъ явленіи, въ особенности бдствій и несчастій, также прибгаетъ къ помощи досужаго воображенія, олицетворяетъ силы природы въ каждомъ ихъ проявленіи, сваливаетъ все на эти лица, на коихъ нтъ ни суда, ни расправы, – и на душ какъ будто легче.
Вопросъ, откуда взялись баснословныя лица, о коихъ мы хотимъ теперь говорить – возникалъ и въ самомъ народ: это доказывается сказками объ этомъ предмет, придуманными такъ же, гд въ ходу эти поврья. Домовой, водяной, лшій, вдьма и проч. не представляютъ собственно нечистую силу; но, по мннію народа, созданы ею, или обращены изъ людей, за грхи или провинности. По мннію иныхъ, падшіе ангелы, спрятавшіеся подъ траву прострлъ, поражены были громовою стрлою, которая пронзила стволъ этой травы, употребляемой по этому поводу для залеченія ранъ – и низвергла
I. Домовой.
Домовой, домовикъ, ддушка, старикъ, постень или постнь, также лизунъ, когда живетъ въ подполь съ мышами, – а въ Сибири сусдко, – принимаетъ разные виды; но обыкновенно это плотный, не очень рослый мужичекъ, который ходитъ въ короткомъ смуромъ зипун, а по праздникамъ и въ синемъ кафтан съ алымъ поясомъ. Лтомъ также въ одной рубах; но всегда босикомъ и безъ шапки, вроятно потому, что мороза не боится и притомъ всюду дома. У него порядочная сдая борода, волосы острижены въ скобку, но довольно косматы и частію застилаютъ лицо. Домовой весь обросъ мягкимъ пушкомъ, даже подошвы и ладони; но лицо около глазъ и носа нагое. Косматыя подошвы выказываются иногда зимой, по слду, подл конюшни; а что ладони у домоваго также въ шерсти, то это знаетъ всякій, кого ддушка гладилъ ночью по лицу: рука его шерститъ, а ногти длинные, холодные. Домовой по ночамъ иногда щиплется, отчего остаются синяки, которые однако обыкновенно не болятъ; онъ длаетъ это тогда только, когда человкъ спитъ глубокимъ сномъ. Это поврье весьма естественно объясняется тмъ, что люди иногда, въ работ или хозяйств, незамтно зашибаются, забываютъ потомъ объ этомъ, и, увидвъ черезъ день или боле синякъ, удивляются ему и приписываютъ его домовому. Иные, впрочемъ, если могутъ опамятоваться, спрашиваютъ домоваго, когда онъ щиплется: любя или не любя? къ добру или къ худу? и удостоиваются отвта, а именно: домовой плачетъ или смется; гладитъ мохнатой рукой, или продолжаетъ зло щипаться: выбранитъ или скажетъ ласковое слово. Но домовой говоритъ очень рдко; онъ гладитъ мохнатой рукой къ богатству, теплой къ добру вообще, холодной или шершавой, какъ щетка, къ худу. Иногда домовой просто толкаетъ ночью, будитъ, если хочетъ увдомить о чемъ хозяина, и на вопросъ: что добраго? предвщаетъ тми же знаками, добро или худо. Случается слышить, какъ люди хвалятся, что домовой погладилъ ихъ такой мягкой ручкой, какъ собольимъ мхомъ. Онъ вообще не злой человкъ, а больше причудливый проказникъ: кого полюбитъ, или чей домъ полюбитъ, тому служитъ, ровно въ кабалу къ нему пошелъ; а ужь кого не взлюбитъ, такъ выживетъ и, чего добраго, со свту сживетъ. Услуга его бываетъ такая, что онъ чиститъ, мететъ, скребетъ и прибираетъ по ночамъ въ дом, гд что случится; особенно онъ охочь до лошадей: чиститъ ихъ скребницей, гладитъ, холитъ, заплетаетъ гривы и хвосты, подстригаетъ уши и щетки; иногда онъ сядетъ ночью на коня и задаетъ конецъ, другой по селу. Случается, что кучеръ или стремянный сердятся на домоваго, когда баринъ бранитъ ихъ за то, что лошадь здой или побжкой испорчена; они увряютъ тогда, что домовой наздилъ такъ лошадь, и не хуже цыгана сбилъ рысь на иноходь или въ три ноги. Если же лошадь ему не полюбится, то онъ обижаетъ ее: не даетъ сть, ухватитъ за уши, да и мотаетъ голову; лошадь бьется всю ночь, топчетъ и храпитъ; онъ свиваетъ гриву въ колтунъ и, хоть день за день расчесывай, онъ ночью опять собьетъ хуже прежняго, лучше не тронь. Это поврье основано на томъ, что у лошади, особенно коли она на плохомъ корму и не въ хол, дйствительно иногда образуется колтунъ, который остригать опасно, а расчесать невозможно. Если домовой сядетъ на лошадь, которую не любитъ, то приведетъ ее къ утру всю въ мыл, и вскор лошадь спадетъ съ тла. Такая лошадь пришлась не по двору, и ее непремнно должно сбыть. Если же очень осерчаетъ, такъ перешибетъ у нея задъ, либо протащитъ ее бдную въ подворотню, вертитъ и мотаетъ ее въ стойл, забьетъ подъ ясли, даже иногда закинетъ ее въ ясли къ верху ногами. Нердко онъ ставитъ ее и въ стойло занузданную, и иному барину самому удавалось это видть, если рано пойдетъ на конюшню, когда еще кучеръ, посл ночной погулки, не усплъ проспаться и опохмлиться. Ясно, что вс поврья эти принадлежатъ именно къ числу мошенническихъ и служатъ въ пользу кучеровъ. Такъ напр. кучеръ требовалъ однажды отъ барина, чтобы непремнно обмнять лошадь на другую, у знакомаго барышника, увряя, что эту лошадь держать нельзя, ее домовой не взлюбилъ и изведетъ. Когда же баринъ, не смотря на вс явные доводы и попытки кучера, не согласился, а кучеру не хотлось потерять общанные могарычи, то лошадь точно, наконецъ, взбсилась вовсе, не вынесши мукъ домоваго, и околла. Кучеръ насыпалъ ей нсколько дроби въ ухо; а какъ у лошади ушной проходъ устроенъ такимъ изворотомъ, что дробь эта не можетъ высыпаться обратно, то бдное животное и должно было пасть жертвою злобы мнимаго домоваго. Домовой любитъ особенно вороныхъ и срыхъ лошадей, а чаще всего обижаетъ соловыхъ и буланыхъ.
Домовой вообще хозяйничаетъ исключительно по ночамъ; а гд бываетъ днемъ, это неизвстно. Иногда онъ забавляется, какъ всякій знаетъ, вскочивъ сонному колнями на грудь и, принявшись, ни съ того, ни съ сего, душить человка; у другихъ народовъ есть для этого припадка названіе альпъ, кошемаръ, а у насъ нтъ другаго, какъ домовой душилъ. Онъ впрочемъ, всегда отпускаетъ душу на покаяніе и никогда не душитъ на смерть. При этомъ домовой иногда бранится чисто по-русски, безъ зазрнія совсти; голосъ его грубый, суровый и глухой, какъ будто раздается вдругъ съ разныхъ сторонъ. Когда онъ душитъ, то отогнать его можно только такою же русскою бранью; – кто можетъ въ это время произнести ее, того онъ сей же часъ покидаетъ, и это врно: если въ семъ припадк удушья сможешь заговорить, бранное или небранное, то всегда опомнишься и можешь встать. Иные и въ это время также спрашиваютъ: къ добру или къ худу? и ддушка завываетъ глухо: къ ху-у-ду! Вообще, онъ боле знается съ мужчинами, но иногда проказитъ и съ бабами, особенно если он крикливы и безтолковы. Расхаживая по дому, онъ шаркаетъ, топаетъ, стучитъ, гремитъ, хлопаетъ дверь, бросаетъ, чмъ попало, со страшнымъ стукомъ; но никогда не попадаетъ въ человка; онъ иногда подымаетъ гд нибудь такую возню, что хоть бги безъ оглядки. Это бываетъ только ночью, въ подполь, въ клти, сняхъ, чулан, въ порожней половин, или на чердак; иногда онъ стаскиваетъ и сваливаетъ ворохомъ все, что попадется. Передъ смертью хозяина, онъ садится иногда на его мсто, работаетъ его работу, надваетъ его шапку; поэтому, вообще, увидать домоваго въ шапк – самый дурной знакъ. Перебираясь въ новый домъ, должно, перекрестившись въ красномъ углу, оборотиться къ дверямъ и сказать: «хозяинъ домовой, пойдемъ со мной въ домъ.» Коли ему полюбится житье, то станетъ жить смирно и ходить около лошадей; а нтъ, такъ станетъ проказить. Голоса его почти никогда не услышишь, разв выбранитъ кого нибудь, или зааукаетъ на двор, либо станетъ дразнить лошадей, заржавъ по-кониному. Слды проказъ его нердко видны и днемъ: напримръ посуда вся очутится за-ночь въ поганомъ ушат, сковородники сняты съ древка и надты на рога ухвата, а утварь сидлая, столы, скамьи, стулья переломаны, либо свалены вс въ одну кучу. Замчательно, что домовой не любитъ зеркала; иные даже полагаютъ, что его можно выкурить этимъ средствомъ изъ такой комнаты, гд онъ много проказитъ. Но онъ положительно не терпитъ сорокъ, даже мертвыхъ, почему и полезно подвшивать на конюшн убитую сороку. Въ какихъ онъ сношеніяхъ съ козломъ, неизвстно; но козелъ на конюшн также удаляетъ или задабриваетъ домоваго. Въ этомъ поврь нтъ однако же связи съ тмъ, что козелъ служитъ вдьм; покрайней мр никто не видалъ, чтобы домовой здилъ на козл. Иные объясняютъ поврье это такъ: лошади потютъ и болютъ, если въ конюшн водится ласочка, которая въ свою очередь будто не любитъ козла и отъ него уходитъ.
В иныхъ мстахъ никто не произнесетъ имени домоваго, и отъ этого обычая не поминать или не называть того, чего боишься, какъ напр. лихорадку, – домовой получилъ столько иносказательныхъ кличекъ, а въ томъ числ почетное званіе ддушки. Въ нкоторыхъ мстахъ даютъ ему свойство оборотня и говорятъ, что онъ катится иногда комомъ снга, клочкомъ сна, или бжитъ собакой.
Для робкихъ, домовой бываетъ всюду, гд только ночью что нибудь скрипнетъ или стукнетъ; потому что и домовой, какъ вс духи, виднія и привиднія, ходитъ только въ ночи, и особенно передъ свтомъ; но, кажется, что домовой не стсняется первымъ крикомъ птуха, какъ большая часть прочихъ духовъ и видній. Для недогадливыхъ и невждъ, домовой служитъ объясненіемъ разныхъ непонятныхъ явленій, оканчивая докучливые спросы и толки. А сколько разъ плуты пользовались и будутъ пользоваться покровительствомъ домоваго! Кучера, подъ именемъ его, катаются всю ночь напролетъ и заганиваютъ лошадей, или воруютъ и продаютъ овесъ, увряя, что домовой замылилъ лошадь или не даетъ ей сть; а чтобы выжить постылаго постояльца или сосда, плутоватый хозяинъ не разъ уже ночи три или четыре напролетъ возился на чердак въ сняхъ и конюшн и достигалъ иногда цли своей. Нрдко впрочемъ и случайныя обстоятельства поддерживаютъ суевріе о домовомъ. Во время послдней польской войны, нашъ эскадронъ стоялъ въ извстномъ замк, въ Пулав, и домовой сталъ выживать незваныхъ постояльцевъ: впродолженіе всей ночи въ замк, особенно въ комнат, занятой нашими офицерами, подымался такой страшный стукъ, что нельзя было уснуть; а между тмъ самыя тщательныя розысканія ничего не могли открыть, нельзя было даже опредлить съ точностію, гд, въ какомъ углу или мст домовой возится, – хотя стукъ былъ слышенъ каждому. Плутоватый кастелянъ пожималъ плечами и уврялъ, что это всегда бываетъ въ отсутствіе хозяина, котораго домовой любитъ и уважаетъ, и при немъ ведетъ себя благочинно. Случайно открылось, однакоже, что домовой иногда и безъ хозяина успокоивался и что это именно случалось тогда, когда лошади не ночевали на конюшн. Сдлали нсколько опытовъ, и дло объяснилось: конюшня была черезъ дворъ; не мене того, однакоже, въ одной изъ комнатъ замка пришлась какъ-то акустическая точка, относительно этой конюшни, и топотъ лошадей раздавался въ ней такъ звучно, что казалось, будто стукъ этотъ выходитъ изъ подполья или изъ стнъ. Открытіе это кастеляну было очень не по вкусу.
Въ народ есть поврье о томъ, какъ и гд домоваго можно увидть глазами, если непремнно захотть: должно выскать (скатать) такую свчу, которой бы стало, чтобы съ нею простоять въ страстную пятницу у страстей, а въ субботу и въ воскресенье у заутрени; тогда между заутрени и обдни, въ свтлое воскресенье, зажечь свчу эту и идти съ нею домой, прямо въ хлвъ или коровникъ: тамъ увидишь ддушку, который сидитъ, притаившись въ углу, и не сметъ тронуться съ мста. Тутъ можно съ нимъ и поговорить.
II. Знахарь и знахарка.
Знахарь и знахарка – есть нын самое обыкновенное названіе для такихъ людей, кои слизываютъ отъ глазу, снимаютъ всякую порчу, угадываютъ о пропажахъ и проч. Колдунъ, колдунья, вдунъ и вдунья встрчаются рже, и должны уже непремнно знаться съ нечистой силой, тогда какъ знахарь, согласно поврью, можетъ ходить во страх Божіемъ и прибгать къ помощи креста и молитвы. Волхвъ означаетъ тоже, что колдунъ, но слово это въ народ неупотребительно; даже о колдун или колдунь слышно уже боле въ сказкахъ; кудесники и доки мстами тоже извстны, боле на свер, и означаютъ почти тоже, что колдунъ. Ворожея, ворожка относится собственно къ гаданію разными способами, не заключаетъ въ себ условіе чернокнижія, но и не исключаетъ его положительно, почему и говорится: я не колдунъ, да отгадчикъ – то есть, не знаясь съ бсомъ, умю отгадывать. Кром общеизвстныхъ способовъ гаданія на картахъ, на кофейной гущ, на рук, на воску, или на вылитомъ въ вод яйц, или топленомъ свинц, на бобахъ – отчего родилась поговорка: бду на бобахъ развести, – есть также гаданія по священнымъ книгамъ, суевріе, выходящее нын уже изъ употребленія. Гадаютъ также, повсивъ на веревочку ршето и псалтырь, причемъ то или другое должно перевернуться, если назовутъ имя виновнаго.
Нсколько лтъ тому назадъ, одинъ кучеръ, подозрвавшій товарища своего, деньщика, въ воровств, потребовалъ, чтобы этотъ шелъ съ нимъ къ вороже, жившей у тріумфальныхъ воротъ, по Петергофской дорог. Пришли, ворожея еще спала; кучеръ просидлъ съ деньщикомъ за воротами около часу, потомъ пошелъ справиться, не пора-ли? Говорятъ: можно. Онъ возвращается, зоветъ товарища – но его нтъ, и нтъ по сей день. Струсивъ ворожеи, при нечистой совсти, онъ бжалъ и пропалъ безъ всти. Для такой же острастки кладутъ на столъ заряженное ружье и велятъ всмъ цловать его въ дуло, увряя, что оно вора убьетъ. Кто боится этого и виноватъ, тотъ признается, или, покрайности, откажется, подъ какимъ нибудь предлогомъ, отъ цлованія ружья.
Святочныя гаданья, представляющія боле игры – также нердко принимаются въ прямомъ значеніи, и суеврные имъ врятъ: строятъ изъ лучинъ надъ чашкой воды мостикъ и ставятъ его подъ кровать – суженый приснится и поведетъ по мосту; кладутъ гребень подъ подушку, суженый-ряженый почешется и оставитъ волосокъ; ставятъ два прибора, въ бан, двушка садится о полуночи, и суженый является ужинать; ставятъ зеркало и дв свчи, двушка сидитъ передъ нимъ и должна увидть суженаго; бросаютъ башмачекъ за ворота, куда ляжетъ носкомъ, туда идти двушк; кормятъ курицу счетнымъ зерномъ, насыпаютъ передъ каждымъ гостемъ овесъ, пускаютъ птуха, и къ кому онъ подойдетъ, тому идти замужъ или жениться; накрываютъ приборы, по числу гостей, и подкладываютъ разныя вещи – что кому придется; двушка выходитъ за вороты и спрашиваетъ имя перваго прохожаго – такъ будутъ звать жениха ея; подслушиваютъ подъ окнами – и изъ этого выводятъ заключенія; выливаютъ олово, свинецъ, воскъ, и проч.
Гаданія гороскопическія, со времени познанія истинной планетной системы и теченія міровъ, сами собой потеряли всякую цну. Не отвергая связи между землею съ ея жителями и между планетами, луной и солнцемъ, – невозможно, однакоже, допустить какую либо зависимость собственно судьбы или участи каждаго изъ людей отъ взаимнаго стоянія или сосложенія земли нашей и другихъ небесныхъ тлъ. Тутъ нельзя найти и тни смысла.
Обо всхъ поименованныхъ нами выше лицахъ, ворожеяхъ и колдунахъ, ходитъ столько чудесъ по блу свту, что они всякому извстны. Если какая нибудь Ленорманъ могла дурачить въ ныншнемъ вк весь Парижъ, въ теченіе десятковъ лтъ, и оставить посл себя огромное состояніе, то нтъ ничего мудренаго, что крестьяне наши, а иногда, можетъ быть, и какое либо иное сословіе, наклевываются на эту же удочку. Иногда обманъ чрезвычайно простъ и не мене того для тхъ, до кого относится, навсегда остается загадкой. Офицеръ, будучи на съемк, заступился за хозяина своего, у котораго ночью были украдены деньги. Весьма основательное подозрніе падало на Карпа, котораго, однакожь, нельзя было уличить и заставить сознаться. Офицеръ собралъ мужиковъ въ одну избу, объявивъ имъ, что у него есть волшебная стрлка, которая во всякой толп отыщетъ вора и прямо на него укажетъ. Заставивъ всхъ мужиковъ напередъ перекреститься, сложить шапки въ кучу и повернуться по солнцу, онъ разставилъ ихъ въ изб, какъ ему нужно было, каждаго порознь, вынулъ и раскрылъ съ разными околичностями компасъ свой, развертлъ пальцемъ стрлку, и потомъ далъ ей свободу; со страхомъ и ожиданіемъ мужики глядли на волшебную стрлку, которая, къ безконечному изумленію ихъ, указала прямо на Карпа, поставленнаго, какъ само собою разумется, на сверъ. Карпъ едва не обмеръ, палъ въ ноги и повинился. Надобно, впрочемъ, сознаться, что изъ посвятившихъ себя этому промыслу людей, попадаются люди необыкновенные по способностямъ своимъ, и что нкоторые, дйствуя иногда чисто наугадъ, по темному, безотчетному чутью или чувству, нердко угадываютъ истину. Безспорно, что ложъ и обманъ гораздо чаще ими руководятъ; но сила воли, навыкъ обращать все вниманіе свое на одинъ предметъ, сосредоточивать напряженныя духовныя силы по одному направленію, можетъ быть и способность смекать, соображать и заключать мгновенно, безсознательно, какъ бы по вдохновенію – возвышаютъ людей этихъ временно надъ толпою и даютъ имъ средство угадывать и знать боле обыкновеннаго. Впрочемъ, не говоря здсь объ уловкахъ, коими хитрые знахари, ворожеи и другіе всезнайки пользуются, – выспрашивая осторожно, окольными вопросами о томъ, о чемъ нужно гадать, узнавая о томъ же черезъ лазутчиковъ своихъ, или постороннихъ людей, – знахари всхъ наименованій иногда еще пользуются извстными имъ по преданію тайными средствами, снадобьями и зельями разнаго рода, и тмъ производятъ мнимыя чудеса. Примры этому встртятся ниже, гд, по случаю разныхъ тайныхъ поврьевъ, кой-что будетъ объяснено. Колдуны употребляютъ, такъ говорятъ, сушеное волчье сердце, или медвжье мясо или сало, чтобы испортить поздъ молодыхъ, на свадьбахъ; лошади весьма естественно боятся этого духа и потому ртачатся, не идутъ; тогда вс кланяются знахарю, дарятъ его, зовутъ на свадьбу, потчуютъ – и онъ исправляетъ бду, не знаю какими средствами; но смшно и досадно видть, съ какою глупою важностію такой знахарь сидитъ въ подобномъ случа, не ломая шапки, на первомъ мст свадебнаго стола. Однако такого знахаря умный гость прекрасно наказалъ за наглость и безстыдство его. Поспоривъ съ нимъ, онъ вызвался, по предложенію знахаря, выпить ковшъ наговорной воды, и исполнивъ это при всхъ, сказалъ: ну теперь ты выпей моей водицы, изъ того же ковша и ведра. Знахарю нельзя было отказаться, такъ какъ онъ слишком много напередъ того хвасталъ и хвалился, что ему никто ничего не можетъ сдлать. Гость зачерпнулъ въ ковшъ воды и, отошедши въ темный уголъ нашептывать, бросилъ въ ковшъ порядочную щепоть табаку. Несчастный знахарь провалялся въ самомъ жалкомъ положеніи всю ночь на солом, къ общему удовольствію позжанъ, и свадьба была отпразднована какъ нельзя лучше.