О рыцарях и лжецах

В любом браке бывают сложные моменты. Но не такие, когда ты лежишь пластом на холодном асфальте, уткнувшись носом в жесткое покрытие МКАД, а оперативники держат тебя под прицелом, чтобы ты даже не подумала сбежать. Я не собиралась никуда бежать, меня больше интересовал вопрос, как я дошла до жизни такой. Да, я не была идеальной женой, я не была хозяйкой на кухне и проституткой в постели, и – да – иногда я пилила мужа из-за денег. Но я любила его, прощала его, закрывала глаза и делала несколько глубоких вдохов, чтобы снизить стресс и изменить свою позицию с негативной на позитивную. Иногда не получалось. Просто когда у нас родился второй ребенок, наша дочь Василиса, хлеба насущного стало ощутимо недоставать, и работы над собой тоже стало не хватать, чтобы снизить чертов стресс. Так что – да, пилила, каюсь. Но неужели все происходящее – такой ответ мироздания? Большое жирное «нет», выведенное грязью по талому снегу на обочине дороги.

Нужно жить здесь и сейчас. Не упускайте момент настоящего. Ага.

И вот я лежу – здесь и сейчас, – чуть слева от меня грязные колеса автомобиля, из которого меня вытащили насильно, хотя я была вполне согласна выйти из него по доброй воле. «Здесь и сейчас» у меня болит губа, я ударилась о край двери. «Здесь и сейчас» я всерьез опасаюсь, что заболею воспалением легких, а ведь я ж мать, у меня же двое маленьких детей. Но я боюсь, мне не объяснить это все «людям в черном», что держат меня под прицелом. Тридцать первое декабря, мать его. Капот машины дымится. Удар о разделительные ограждения МКАД был приличный.

«Вы хотите об этом поговорить?»

– Поднимай ее, – сказал кто-то негромко, обыденно, словно я была чем-то вроде куля с картошкой. До меня не сразу дошло, что речь идет обо мне. Дошло, когда еще один оперативник приподнял меня за плечи вверх, именно как куль с картошкой. В каком-то смысле я им и была. Я не могла шевелиться, не могла ничего сказать, хотя и очень хотела. Все это было каким-то недоразумением, ерундой, розыгрышем, который пошел «не туда». Сердце стучало неритмично и быстро, никак не справляясь с нужным темпом.

– Вы знаете, куда он побежал? – спросил меня другой «брат-близнец» в черной форме и бронежилете поверх нее. Все они в этих черных шапках-шлемах, из-под которых были видны только глаза и носы, были неразличимы, как клоны. Я молча хлопала ресницами, словно не понимала по-русски, и тогда оперативник повторил вопрос. Я не знала, куда побежал мой муж. Я вообще не знала, что происходит. Я только знала, что, если что-то не изменится к лучшему прямо сейчас, я начну плакать, и тогда, помоги, Господь, этим оперативникам, меня будет не остановить.

Все, что имеет начало, имеет и конец, Нео.

Мы с Майей жили в одном подъезде в одинаковых двухкомнатных квартирах – я на пятнадцатом этаже, а она на тринадцатом. Майя считала, что судьба и в этом с ней обошлась сурово: поселила на тринадцатом этаже. В каком-то смысле Майя была похожа на мою сестру Фаину – та тоже вечно говорила, что «все очень плохо». И с ними обеими это было не больше, чем просто слова. На деле – все у моей сестры не хорошо, а очень хорошо. Работает ведущим программистом в крупной корпорации, живет с мужчиной, похожим на Фокса Малдера из «Секретных материалов», играет по вечерам в бадминтон. У Майи тоже есть и неплохая работа в школе – по крайней мере, у учителей английского языка по отношению ко всем остальным учителям положение привилегированное, и каникулы все лето, и друзья у нее, и любимый кот Ланнистер, с которым уже пять лет они живут душа в душу. Вдобавок весь последний год Майя строит любовь. Так что насчет «все очень плохо» – это явно ко мне.

Да, строить любовь непросто, и не только в искусственной лживой телевизионной среде, где это как бы делают в прямом эфире. Майя по десять раз на неделе прибегает ко мне с рассказами и маленькими трагедиями. Но маленькие трагедии – это же так нормально, когда строишь любовь! Я свою любовь «построила», и вышел у меня куцый домик с текущей крышей, но зато теперь нас с Майей объединяют географическая близость, общие интересы и взаимовыгодное сотрудничество. Мы выживаем как можем. Я сижу с Ланнистером, когда к Майе приезжает ее «мужчина всей жизни», ее «soulmate» [1] – тот терпеть не может котов в целом и Ланнистера в особенности. Майя же сидит с моими детьми, если мне нужно куда-то срочно отбежать или просто принять на дому клиента. Клиенты – вот странные люди – терпеть не могут проводить психологические сеансы под вопли моих детей. Схема работает безотказно, мы с Майей отлично ладим. Остается только надеяться, что она простит меня за то, что я оставила ее с моими детьми на Новый год. Простит, позвонит моей маме и передаст их ей. Мама не подведет.

Впрочем, не то чтобы у меня был какой-то выбор. Сейчас вся моя жизнь для людей вокруг была как вещественное доказательство чьей-то вины, и я искренне надеялась, что не моей. Я находилась в безликой обшарпанной комнате, заваленной бумагами и рухлядью вместо мебели. Мой следователь сидел, погруженный в бумажки, и делал вид, что меня не существует. С каждой минутой мне становилось все страшнее.

– Имя, фамилия, отчество, – наконец прервал тишину следователь.

– Елизавета Тушакова Павловна. Послушайте, у меня там дочь…

– Возраст, дата рождения? – спросил он, и я с ужасом уставилась на него, хлопая глазами.

– Что, забыли собственный возраст? – усмехнулся он, пока я продолжала молча загибать пальцы.

– Двадцать шесть лет. Восемнадцатого февраля.

– Семейное положение?

– Как видите, замужем.

– Не вижу. У вас даже кольца нет, – сквозь зубы бросил мне следователь.

– Ну… это просто потому, что оно мне жмет. Оно дома лежит, в коробке.

– С драгоценностями, – хмыкнул тот.

– Да! – зачем-то согласилась я. В коробке других драгоценностей, кроме моего обручального кольца, не было, но мне почему-то стало обидно. Впрочем, следователя мое обручальное кольцо мало интересовало, он просто заполнял протокол. На меня никогда еще не заполняли протоколов.

– Значит, замужем?

– Да, замужем. И мать. Кормящая мать, – ответила я, и следователь бросил записывать и посмотрел на меня если не с улыбкой, то хотя бы с удивлением. Я слабо улыбнулась и тут же пожалела об этом, уголок губы саднил, кровь только-только перестала течь, но каждый раз, когда я резко открывала рот, начинала течь снова. Губу я разбила знатно. С момента моего задержания прошло уже часа три, из которых два как минимум я тупо просидела на заднем сиденье полицейской машины, за решеткой, гадая, зачем это оперативники раскурочивают «Рено Логан», на котором нас с мужем, как выразились сотрудники полиции, «приняли». Меня – приняли! Все это – какая-то ошибка, опечатка, плохой перевод. Ну не может же даже Сережа быть настолько тупым, чтобы вляпаться в такое дерьмо, ради которого его приезжает «принимать» спецназ!