О себе самом и о епископах
Шрифт:
{111}
Латинское предисловие к тексту (в издании Миня)
Очевидно, что эта поэма является добавлением и продолжением предыдущей, описывающей жизнь Григория, поэтому первая и вторая не только могут, но, более того, и должны рассматриваться как единое произведение{10}. В настоящей поэме ничего не говорится ни о Египте, ни о деяниях Константинопольского собора, ни об императоре, ни о том, что он совершил. Все это со всей подробностью изложено в предыдущей, называющейся — О своей жизни. Григорий,
Оба произведения написаны немногим позже возвращения{11}.
Есть те, кто считает, что Григорий в этой поэме слишком резок и переходит должные границы.
{112}
Греческий текст приводится по Патрологии аббата Ж.-П. Миня (J.-P. Migne. Patrologiqe Cursus completus, series Greca, v. 37, coll. 1166–1227).
О СЕБЕ САМОМ И О ЕПИСКОПАХ
Пожалуй, следовало бы мне, запечатленному заповедями Того,
Кто пострадал, перенести причиненную мне обиду,
и, так, пострадав, сдерживать свой язык,
чтобы, если борьба будет доведена до конца,
5 я мог бы надеяться на более полную награду.
В самом деле, она полнее у тех, кто несет наиболее тяжелый труд;
скудна же награда у тех, кто не несет труда.
Однако, чтобы не показалось, что дурные господствуют
над всем, и что гладок их путь,
10 и при этом никто им не противостоит, я, хотя
и предоставлю их область
последнему огню [1] , который все побеждает и очищает по справедливости —
пусть даже мы и не знаем здесь всего из-за некоторых хитростей —
все же поражу скромной речью моих
15 убийц: ведь те, кто неправедно вершит суд, суть убийцы,
проливающие кровь невинных душ,
всех, которых я «созидал» и которыми руководил.
1
Ср. 1 Кор. 3:13.
Но я скажу о том, о чем хотел сказать, нисколько не боясь
упреков, о том, что запрещено
20 всем, и что я ненавижу более всего.
Я, конечно, не стану называть имен,
чтобы не показалось, будто я открываю то, что должно быть скрыто
(я, кроме того, не о всех вспомню в одинаковой мере) —
да не осмелятся мои уста зайти так далеко.
25 В самом деле, я знаю многих, достойных великой похвалы.
Но всякий, кто находится в среде дурных и кто даже хуже дурных,
тот да будет тотчас же схвачен и укрощен.
Словесный меч будет рубить порок.
— В чем же он состоит? — Ты покажешь это: если выступишь против моей речи,
30 ты открыто обвинишь самого себя.
{115} Итак, вот моя стезя: любой желающий пусть ударит меня.
Я ведь с давних пор научился переносить удары камней [2] .
Ты можешь довериться льву, леопард может стать ручным
и даже змея, возможно, побежит от тебя, хотя ты и боишься ее;
2
Свт. Григорий намекает на случай, который имел место в самом начале его служения в Константинополе (см.: Письмо 77, 1–3): в пасхальную ночь 379 года, во время совершения им таинства Крещения ариане забросали его камнями. Этот эпизод оказал настолько сильное впечатление на него, что в своих писаниях он вспоминал о нем неоднократно.
35 но одного остерегайся — дурных епископов,
не смущаясь при этом достоинством их престола [3] !
Ведь всем доступно высокое положение, но не всем благодать.
Проникнув взором сквозь овечью шкуру, разгляди за ней волка.
Убеждай меня не словами, но делами.
40 Ненавижу учения, противником которых является сама жизнь.
Хваля окраску гроба, я испытываю отвращение
к зловонию разложившихся членов внутри него [4] .
3
Здесь виден сильный иронический подтекст: даже самые дикие животные не так опасны, как дурные епископы.
4
Ср.: Мф. 23:27.
— Как же это? Что это значит? Почему ты, говорящий всегда
блестящие речи, не скажешь красиво и на этот раз?
45 — Потому что страдающему свойственно (ради облегчения) изливать свою скорбь
Богу, друзьям, родителям, соседям, гостям,
или, по крайней мере, будущему времени и грядущим поколениям.
Но поведу я свою речь немного издалека.
Никто не может сказать, что труждающиеся
50 получают награду за свой труд в этой жизни: шутит тот, кто так думает.
Все совершает свой путь в ночи и мраке.
Бог одних испытывает огнем, а других окружает мраком,
до тех пор пока огонь не осветит все.
Один прожил трудную жизнь,
55 стеная, проводя ночи без сна, в слезах растворяя свои члены,
ограничивая себя даже в простой постели и пище,
заботясь об изучении богодухновенных Писаний
и постоянно бичуя себя внутренними переживаниями.
Что еще я упустил? Что недолжное я сделал?
60 Другой сорвал плоды своей молодости,
смеялся, пел, предавался обжорству
и всем наслаждениям, на чувства
{117} не налагал запоров, был как жеребец без узды.
Затем, на одного (то есть на мудреца — А. Я.) обрушивались несчастья
65 (впрочем, это не несчастья: ведь не касается мудрецов
ничто из здешнего), какими их считает большинство людей,
которые поэтому вообще не признают, что несчастный может хотя бы казаться мудрым [5] .
5
Григорий хочет сказать, что в глазах толпы человек, который в общепринятом смысле является несчастным, не может быть также и по-настоящему мудрым.