О скитаньях вечных и о Земле
Шрифт:
— И вы не хотите помочь мне?
— Спокойной ночи. Спокойной ночи.
Руки Монтэга протянулись к Библии. Он сам удивился тому, что вдруг сделали его руки.
— Хотели бы вы иметь эту книгу?
— Правую руку отдал бы за это, — сказал Фабер.
Монтэг стоял и ждал, что будут делать дальше его руки. И они, помимо его воли и желания, словно два живых существа, охваченных одним стремлением, стали вырывать страницы. Оторвали титульный лист, первую страницу, вторую.
— Сумасшедший! Что вы делаете? — Фабер подскочил как от удара. Он бросился к Монтэгу, но тот отстранил его. Руки Монтэга продолжали рвать книгу. Еще шесть страниц упали на пол.
— Не надо! Прошу вас, не надо! — воскликнул старик.
— А кто мне помешает? Я пожарный. Я могу сжечь вас.
Старик взглянул на него.
— Вы этого не сделаете!
— Могу сделать, если захочу.
— Эта книга… не рвите ее!
Фабер опустился на стул. Лицо его побелело как полотно, губы дрожали.
— Я устал. Не мучайте меня. Чего вы хотите?
— Я хочу, чтобы вы научили меня.
— Хорошо. Хорошо.
Монтэг положил книгу. Руки его начали разглаживать смятые страницы. Старик устало следил за ним.
Тряхнув головой, словно сбрасывая с себя оцепенение, Фабер спросил:
— У вас есть деньги, Монтэг?
— Есть. Немного. Четыреста или пятьсот долларов. Почему вы спрашиваете?
— Принесите мне. Я знаю человека, который полвека тому назад печатал газету нашего колледжа. Это было в тот самый год, когда, придя в аудиторию в начале нового семестра, я обнаружил, что на курс лекций по истории драмы, от Эсхила до Юджина О'Нила, записался всего один студент. Понимаете? Впечатление было такое, будто прекрасная статуя изо льда тает у тебя на глазах под палящими лучами солнца. Я помню, как одна за другой умирали газеты, словно бабочки на огне. Никто не пытался их воскресить. Никто не жалел о них. И тогда, поняв, насколько будет спокойнее, если люди будут читать только о страстных поцелуях и жестоких драках, наше правительство подвело итог, призвав вас, пожирателей огня. Так вот, Монтэг, у нас, стало быть, имеется безработный печатник. Мы можем отпечатать несколько книг и ждать, пока не начнется война, которая разрушит нынешний порядок вещей и даст нам нужный толчок. Несколько бомб — и все эти «родственники», обитающие в стенах гостиных, вся эта шутовская свора умолкнет навсегда! И в наступившей тишине, может быть, станет слышен наш шепот.
Глаза обоих были устремлены на книгу, лежащую на столе.
— Я пытался запомнить, — сказал Монтэг. — Но, черт, стоит отвести глаза, и я уже все забыл. Господи, мне так хотелось бы переспорить брандмейстера Битти! Он много читал, у него на все есть ответ, или так, по крайней мере, кажется. Голос у него, как масло. Я только боюсь, что он уговорит меня и я опять стану прежним. Ведь всего неделю назад, наполняя шланг керосином, я думал: черт возьми, до чего же здорово!
Старик кивнул:
— Кто не созидает, должен разрушать. Это старо как мир. Психология малолетних преступников.
— Так вот, значит, кто я такой!
— В каждом из нас это есть.
Монтэг сделал несколько шагов к выходу.
— Вы не можете как-нибудь мне помочь, когда я сегодня вечером буду разговаривать с брандмейстером Битти? Мне нужна поддержка. А то как бы мне не захлебнуться, когда он станет изливать на меня потоки своих речей.
Старик ничего не ответил и снова бросил беспокойный взгляд на дверь спальни. Монтэг заметил это.
— Ну так как же?
Старик глубоко вздохнул. Закрыв глаза и плотно сжав губы, он еще раз с усилием перевел дыхание.
Наконец, повернувшись к Монтэгу, он сказал:
— Пойдемте, Монтэг. Я чуть было не позволил вам уйти. Я в самом деле трус. И старый дурак.
Он растворил дверь спальни. Следом за ним Монтэг вошел в небольшую комнату, где стоял стол, заваленный инструментами, мотками тончайшей, как паутина, проволоки, крошечными пружинками, катушками, кристалликами.
— Что это? — спросил Монтэг.
— Свидетельство моей страшной трусости. Я столько лет жил один в этих стенах, наедине со своими мыслями. Возиться с электрическими приборами и радиоприемниками стало моей страстью. Именно эта трусость и в то же время мятежный дух, подспудно живущий во мне, побудили меня изобрести вот это.
Он взял со стола маленький металлический предмет зеленоватого цвета, напоминающий пулю небольшого калибра.
— Откуда я взял на это средства, спросите вы? Ну, понятно, играл на бирже. Это ведь последнее прибежище для опасномыслящих интеллигентов, оставшихся без работы. Играл на бирже, работал над этим изобретением и ждал. Полжизни просидел, трясясь от страха, все ждал, чтобы кто-нибудь заговорил со мной. Сам я не решался ни с кем заговаривать. Когда мы с вами сидели в парке и беседовали — помните? — я уже знал, что вы придете ко мне, но с факелом ли пожарника или за тем, чтобы протянуть мне руку дружбы, — вот этого я не мог сказать наперед. И этот маленький аппарат был уже готов несколько месяцев тому назад. А все-таки я чуть было не позволил вам уйти. Вот какой я трус.
— Похож на радиоприемник «Ракушку».
— Но это больше, чем приемник. Мой аппарат слушает! Если вы вставите эту пульку в ухо, Монтэг, я могу спокойно сидеть дома, греть в тепле свои напуганные старые кости и вместе с тем слушать и изучать мир пожарников, выискивать его слабые стороны, не подвергаясь при этом ни малейшему риску. Я буду как пчелиная матка, сидящая в своем улье. А вы будете рабочей пчелой, моим путешествующим ухом. Я мог бы иметь уши во всех концах города, среди самых различных людей. Я мог бы слушать и делать выводы. Если пчелы погибнут, меня это не коснется, я по-прежнему буду у себя дома в безопасности, буду переживать свой страх с максимумом комфорта и минимумом риска. Теперь вы видите, как мало я рискую в этой игре, какого презрения я достоин!
Монтэг вложил зеленую пульку в ухо. Старик тоже вложил в ухо такой же маленький металлический предмет и зашевелил губами:
— Монтэг!
Голос раздавался где-то в глубине мозга Монтэга.
— Я слышу вас!
Старик засмеялся:
— Я вас тоже хорошо слышу. — Фабер говорил шепотом, но голос его отчетливо звучал в голове Монтэга. — Когда придет время, идите на пожарную станцию. Я буду с вами. Мы вместе послушаем вашего брандмейстера. Может быть, он один из нас, кто знает. Я подскажу вам, что говорить. Мы славно его разыграем. Скажите, вы ненавидите меня сейчас за эту электронную штучку, а? Я выгоняю вас на улицу, в темноту, а сам остаюсь за линией фронта; мои уши будут слушать, а вам за это, может быть, снимут голову.
— Каждый делает, что может, — ответил Монтэг. Он вложил Библию в руки старика. — Берите. Я попробую отдать что-нибудь другое вместо нее. А завтра…
— Да, завтра я повидаюсь с безработным печатником. Хоть это-то я могу сделать.
— Спокойной ночи, профессор.
— Нет, спокойной эта ночь не будет. Но я все время буду с вами. Как назойливый комар, стану жужжать вам на ухо, как только понадоблюсь. И все же дай вам Бог спокойствия в эту ночь, Монтэг. И удачи.
Дверь растворилась и захлопнулась. Монтэг снова был на темной улице и снова один на один с миром.