О смелых и умелых
Шрифт:
– Странно...
– говорит другой.
– Вот туда мы стреляли, а вот сюда попали!
– Может, вы и не попали, - вмешался Ваня.
– Как так - не попали? А кто же ему пушку разворотил?
– А это он сам подбился-разбился.
– Ну да, сами танки не разбиваются: это не игрушки.
– А если в пушку песку насыпать?
– Ну, от песка любую пушку разорвет.
– Вот ее и разорвало.
– Откуда же песок-то взялся?
– А это я немного насыпал, - признался Ваня.
– Он, он, - подтвердил дед, - озорник! Он и мне однажды в
Расхохотались наши танкисты, подхватили Ванюшу и давай качать.
Мальчишке раз десять пришлось рассказывать все сначала и подъехавшим артиллеристам, и подоспевшим пехотинцам, и жителям деревни, прибежавшим из лесу приветствовать своих освободителей.
Он так увлекся, что и не заметил, как вернулась из лесу его мать. Она ему всегда строго-настрого наказывала, чтобы он без спросу в погреб не лазил, молоком не распоряжался и сметану не трогал. А Ваня тут рассказывал, как обманул немцев на сметане.
– Ах ты разбойник!
– воскликнула мать, услышав такие подробности. Ты чего в хозяйстве набедокурил? Сметану немцам стравил. Горшок разбил!
Хорошо, что за него танкисты заступились.
– Ладно, - говорят, - мамаша, не волнуйтесь. Сметану снова наживете. Смотрите, какой он танк у немцев подбил! Тяжелый, пушечный, системы "тигр".
Мать смягчилась, погладила по голове сына и ласково сказала:
– Да чего уж там, озорник известный...
Прошло с тех пор много времени. Война окончилась нашей победой. В деревню вернулись жители. Веретейка заново отстроилась и зажила мирной жизнью. И только немецкий "тигр" с разорванной пушкой все еще стоит у околицы, напоминая о вражеском нашествии.
И когда прохожие или проезжие спрашивают: "Кто же подбил этот немецкий танк?" - все деревенские ребятишки отвечают: "Иван Тигров из нашей деревни".
Оказывается, с тех пор так прозвали Ваню Куркина - Тигров, победитель "тигров".
Так появилась в деревне новая фамилия.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С НИКОЛЕНКО
Наш суровый командир любил пошутить. Когда на фронт явились летчики, недавно окончившие военную школу, он, рассказав им, в какой боевой полк они прибыли, вдруг спросил:
– А летать вы умеете?
Молодые авиаторы почувствовали себя неловко. Как ответить на такой вопрос - ведь они только и делали, что учились летать. И научились. Поэтому их и прислали бить фашистов в воздухе. И вдруг один летчик громко сказал:
– Я умею!
Командир поднял брови: "Ишь ты какой! Не сказал - мы умеем".
– Два шага вперед!.. Ваша фамилия?
– Младший лейтенант Николенко!
– представился молодой летчик уверенным баском.
– Ну, раз летать умеете, покажите свое умение, - сказал с усмешкой командир.
– Обязанности ведомого в воздухе знаете?
– Следовать за ведущим, прикрывая его сзади.
– Точно. Вот вы и следуйте за мной. Я ведущий, вы ведомый.
И с этими словами они направились к самолетам. Старый летчик шел и все усмехался: не так это просто следовать за ним, мастером высшего пилотажа, если он захочет оконфузить ведомого и уйти от него.
– Полетим в паре, я буду маневрировать так, как приходится это делать в настоящем воздушном бою с истребителями, а вы держитесь за мой хвост, - сказал командир, как бы предупреждая: "Держи, мол, ухо востро".
И вот два "ястребка" в воздухе. Десятки глаз наблюдают за ними с аэродрома. Волнуется молодежь: ведь это испытание не одному Николенко...
Старый истребитель, сбивший немало фашистских асов, вначале выполнил крутую горку, затем переворот. После пикирования - снова горка, переворот, крутое пикирование, косая петля, на выводе - крутой вираж. Еще и еще каскад стремительных фигур высшего пилотажа, на которые смотреть - и то голова кружится!
Но сколько ни старался наш командир, никак не мог "стряхнуть с хвоста" этого самого Николенко. Молодой ведомый носился за ним как привязанный. Когда произвели посадку, командир наш вылез из машины, вытер пот, выступивший на лице, и, широко улыбнувшись, сказал:
– Летать умеете, точно!
А Николенко принял это как должное. Он был уверен в этом и ответил:
– Рад стараться, товарищ полковник!
Еще раз оглядел его старый боец. С головы до ног. Хорош орлик, только слишком уж самонадеян. Если зарвется, собьют его фашисты в первом же бою.
Николенко был назначен ведомым к опытному, спокойному летчику старшему лейтенанту Кузнецову.
И в первом же полете совершил проступок. Когда восьмерка наших истребителей в строю из четырех пар сопровождала на бомбежку группу штурмовиков, Николенко заметил внизу фашистский связной самолет, кравшийся куда-то над самым лесом. Спикировал на него и сбил первой же очередью из всех пулеметов и пушек. Но потерял группу и нагнал своих только при возвращении с боевого задания.
– Вы что же это вздумали? Бросать ведущего? Разрушать строй?.. разносил его командир эскадрильи.
– Но я сбил самолет, - пытался оправдаться Николенко.
– Хоть два! Из-за вашего самовольства мог погибнуть ведущий, нарушиться строй. В образовавшуюся брешь могли ударить фашистские истребители, навязать нам невыгодный бой... Мы бы не выполнили задания по охране штурмовиков и понесли бы потери!
Словом, досталось Николенко.
Но привычки своей - волчком отскакивать от строя в погоне за своим успехом - он не оставил. Правда, благодаря лихости и сноровке на его счету появилось несколько сбитых вражеских самолетов. И в ответ на упреки своих товарищей по летной школе он насмешливо отвечал:
– "Дисциплина, дисциплина"!.. Что мы, в школе, что ли? Вот вы первые ученики, с пятерками по дисциплине. А где у вас личные счета? Пусты...
Как-то раз командир полка, улучив минуту, когда они были одни, по-дружески обнял его за плечи и сказал:
– Смотрите, Николенко, убьетесь!
– Меня сбить нельзя!
– задорно тряхнул головой Николенко.
– Вот я и говорю: сами убьетесь.
– Подставлю себя под удар? Нет. У меня и на затылке глаза!
И Николенко так удивительно покрутил головой, что, казалось, она у него вертится вокруг своей оси.