О тех, кто предал Францию
Шрифт:
План Думерга о пересмотре и изменении конституции был изложен в книге сенатора Мориса Ординер, к которой Думерг написал предисловие. План этот заключался в следующем:
1. Президент республики имеет право распускать палату и требовать новых выборов.
2. Палата должна избираться не прямым, а косвенным голосованием, причем число депутатов должно быть уменьшено, а сроки их полномочий увеличены. 3. Государственный бюджет составляется и проводится в жизнь по указу правительства, без утверждения парламентом.
Но прежде чем новый кабинет Думерга встретился с палатой депутатов, произошли два события, заставившие Думерга повременить со своими проектами. Через два часа после утверждения кабинета, вечером 9 февраля 1934 года, в Париже начались уличные бои между полицией
Коммунисты выпустили воззвание, призывавшее рабочих к демонстрации протеста против кабинета Думерга. Местом сбора была назначена площадь Республики в одном из пролетарских районов Парижа. Полиция и войска окружили плотным кордоном район предполагаемых демонстраций, однако они вспыхнули подобно пожару во всех рабочих кварталах Парижа — вплоть до исторически известных Бельвиля и Менильмонтана и до Северного и Восточного вокзалов. Безоружные рабочие начали строить баррикады. С раннего утра раздавались залпы полицейских винтовок и треск пулеметов. Рабочие отвечали градом камней. Когда дым сражения рассеялся, не оставалось уже никаких сомнений в том, что кабинет Думерга запятнан кровью. По официальным сообщениям, с обеих сторон насчитывалось свыше двухсот убитых и раненых. В Париже было произведено больше тысячи арестов. Тогда в первый раз появились официальные разъяснения, что во всем происшедшем повинны «интриги и махинации иностранной агентуры». С этого времени басня об «иностранной агитации» стала привычным рефреном парижской правой прессы.
Три дня спустя Париж и крупные французские провинциальные города стали свидетелями всеобщей стачки. По беспристрастной оценке, она охватила сто процентов служащих таких жизненно важных государственных предприятий, как почта, телеграф, телефон, трамвай, автобус, метро. Рабочие крупнейших промышленных предприятий присоединились к забастовке. Железные дороги, водопровод, газ и электричество, по приказу руководителей стачки, продолжали нормальную работу.
Правительство Думерга было напугано внушительным размахом стачечного движения. И, пожалуй, еще больше тем, что в этот же самый день рабочие демонстрации, созванные порознь социалистами и коммунистами, сошлись на обширной территории Венсеннского леса. По окончании обоих митингов более ста тысяч парижан соединились в едином мощном шествии. Правительственные круги были испуганы и ошеломлены. То была первая объединенная демонстрация социалистов и коммунистов после резкого разрыва, происшедшего между этими партиями в 1922 году. И это после жестокой междоусобной войны, свирепствовавшей между ними в течение двенадцати лет.
На утро после стачки Думерг в продолжение нескольких часов совещался с двумя своими ближайшими сотрудниками — бывшим премьером Андре Тардье и Пьером Лавалем. Хотя впоследствии это официально отрицалось, Лаваль в частной беседе признавался, что это они с Тардье составили основные пункты первой декларации Думерга в палате депутатов.
Стратеги решили действовать осторожно с проведением намеченных конституционных реформ. Французский народ был настроен очень решительно. Думерг и его советники рассчитывали, что народ будет подавлен и ошеломлен скоропалительным уходом Даладье и мощным зрелищем силы, продемонстрированной «Боевыми крестами». Вместо этого он увидел сплоченные народные массы, исполненные решимости и готовности к борьбе.
Даже если бы парламент пошел на самоубийство, послушно проглотив так называемые «реформы» Думерга, народ не допустил бы гибели демократии, не оказав решительного сопротивления. Думерг, собиравшийся изложить свою программу коренной реформы конституции в первом же правительственном выступлении перед палатой, вынужден был отложить это намерение. Новый кабинет предстал перед депутатами и сенаторами в скромном и вкрадчивом обличии «правительства примирения партий». «Спаситель» Думерг временно снова задрапировался в халат «папаши Думерга», сияя обворожительной, почти ангельской улыбкой. Первая попытка ввести фашизм «бескровным путем» потерпела крах.
В кабинет Думерга, насчитывавший тридцать четыре человека, входили только шесть радикал-социалистов, включая Эррио в качестве министра без портфеля.
Реакционные члены кабинета Думерга были единодушны в стремлении покончить с системой парламентской демократии во Франции, но они расходились в путях и средствах осуществления этой задачи. Так, например, Тардье, министр без портфеля, призывал к созданию корпоративного государства. Но это не мешало ему быть поборником французской традиционной политики «твердой руки» в отношении к Германии, политики, восходящей к Клемансо и Пуанкаре. Напротив, Пьер Лаваль, министр колоний, стремился сочетать фашистский режим во Франции с развитием дружественных отношений между Францией, Италией и Германией. Точка зрения Лаваля постепенно брала верх в так называемых «национальных» партиях правого крыла. Но чтобы осуществить на деле свою линию в иностранной политике, Лавалю пришлось дожидаться смерти Луи Барту, которого Думерг сделал министром иностранных дел. Думерг не из любви или уважения включил Барту в состав своего кабинета. Причина была та, что «Барту в кабинете был помехой, но Барту вне кабинета был бы катастрофой».
Луи Барту было семьдесят два года, когда он водворился на Кэ д'Орсэ. Он сделал блестящую политическую карьеру. Барту родился в Нижних Пиренеях, на юго-западе Франции. Он был сыном жестяника. Его подвижное лицо с живыми глазами и бородкой а 1а Наполеон III фигурировало чуть ли не в двенадцати министерских кабинетах.
Через несколько недель после того как Барту получил портфель министра иностранных дел, я взял у него интервью. Он утверждал, что он единственный французский министр, прочитавший в оригинале книгу Гитлера «Mein Kampf», в полном издании. Барту свободно говорил понемецки. Он мог цитировать напамять длинные отрывки из Генриха Гейне, который был одним из его любимых поэтов.
Я пошел к нему потому, что по всему Парижу носились слухи, что Германия потребовала для себя права создания регулярной армии в 300 тысяч человек. Утверждали, что кабинет Думерга, под давлением Великобритании, готов согласиться на это. Агенты Лаваля шныряли повсюду, доказывая, что это верный путь, чтобы обеспечить мир. Граф Фернан де Бринон носился по редакциям газет, так же как и Станислав Ларошфуко, представитель тех кругов дворянства, которые держали сторону Лаваля.
Руководители национал-социалистских организаций бывших фронтовиков толклись по Парижу, уверяя всех и каждого, что Гитлер собирается выкинуть все оскорбительные для Франции места из книги «Mein Kampf» и что новое, очищенное издание уже готовится к печати.
Они убедили в этом главу влиятельной группы бывших фронтовиков, депутата Жана Гуа, который надоедал своим коллегам в кулуарах парламента, убеждая их в добрых намерениях Гитлера. Один из самых ловких агентов Гитлера, Отто Абетц, сделал свой первый визит в Париж. Он посещал фешенебельные гостиные в сопровождении корреспондента «Франкфуртер Цейтунг» — Фридриха Зибурга, известного перебежчика из рядов либеральной демократии к национал-социалистам.
Барту изложил свое мнение в самых решительных выражениях. Он категорически отрицал приписываемое ему согласие с политикой уступок Германии. «Если мы сделаем этот роковой шаг, — воскликнул он, — нам предъявят в скором времени новые, более обширные требования. В один прекрасный день мы должны будем, наконец, остановиться. Лучше сделать это сейчас, пока козыри еще в наших руках».
Луи Барту, невысокий, крепкий человек со светскими манерами, культурный и многосторонний, был, казалось, рожден для политической деятельности. Когда-то он писал: «Политическая трибуна — это алтарь слова. Надо благоговейно чтить трибуну, чтобы возвыситься до нее». Барту фанатически любил музыку. Он был страстный библиофил и коллекционер. Когда после его смерти его библиотека продавалась с аукциона, обнаружилось, что ему принадлежала самая обширная коллекция эротической литературы во Франции. Этот государственный муж, представитель угасающего величия в эпоху упадка Франции, забавно сочетал в себе деловитость Пуанкаре с взволнованной горячностью Бриана. В свободное время он написал множество книг, преимущественно о французской литературе. Одна из его книг была посвящена Рихарду Вагнеру.