Шрифт:
Издательство АЗБУКА®
Предисловие
Рассказы Виктории Токаревой производят свежее и радостное впечатление. Да, радостное, хотя иные из них говорят о грустном, печальном, о несостоявшихся судьбах, о долгих заблуждениях человеческого сердца, о том, что и самых близких людей разделяет порой незримая полоса отчуждения. Радостью одаривает молодой, искрящийся талант писательницы, ее умение освежать самое обыденное, привычное.
Виктория
Каждый рассказ Виктории Токаревой несет в себе определенный нравственный заряд, и в этом – не побоюсь показаться банальным – воспитательный смысл ее необычного, изящного, стремительного сборника. Смешное, ироничное, полусказочное, вроде бы не слишком обязательное оборачивается серьезным и глубоким разговором о жизни, о людях, о времени, в котором мы живем.
Виктория Токарева остается художником в каждом своем рассказе. Я говорю «в каждом», потому что, на мой взгляд, в книге нет плохих рассказов. Есть отличные, есть очень хорошие и просто хорошие. А главное – есть книга. Есть единство, которое отличает настоящую книгу рассказов от случайной.
О том, чего не было
И был день, когда папа взял мальчика Диму в зоопарк и показал ему тигра. У тигра были зеленые глаза с вертикальными зрачками, вокруг черного кожаного носа расходились черные круги, а уши торчали на голове, как два равнобедренных треугольника.
– Папа, – сказал Дима, когда они отошли от клетки, – я хочу тигра.
Папа шел и думал о своем.
– Ну, па-па… – заканючил Дима.
– Ну что, что? – раздраженно спросил папа.
Если бы Дима был постарше, он бы понимал, что в такие минуты о делах говорить не следует. Но Диме было только шесть лет, и он сказал:
– Я хочу, чтобы тигр жил у меня дома.
– Дома живут кошки и собаки, – ответил папа. – А тигры дома не живут.
И прошло двадцать лет. Дима работал врачом в «Неотложной помощи». Люди вызывали его к себе домой, когда им было плохо, и очень радовались Диминому приходу. Но как только им становилось получше и Дима уходил, они совершенно о нем забывали. Таково свойство человеческой натуры.
Работа была не творческая, однообразная. И люди, с которыми Дима сталкивался, были тоже однообразные. Когда у человека что-нибудь болит, он говорит с врачом только на эту тему и становится малоинтересен.
В день, о котором пойдет речь, Дима был вызван к пациентке, у которой болело внутри.
– Где именно? – уточнил Дима.
– Именно внутри, – уточнила пациентка.
Когда Дима ничего внутри не обнаружил, женщина обиделась и выразила свое отношение к медицине вообще и к Диме в частности. Дима мог бы достойно возразить, но пререкаться с пациентами было запрещено. Он уложил свой черный кожаный чемоданчик и вышел.
Нерастраченная злость давила на ребра, и Дима, оглянувшись на дверь, сказал одно только слово:
– Лошадь.
И была у Димы любовь по имени Ляля.
Ляля работала в парикмахерской и каждые две недели красила волосы в разные цвета. Они были у нее то черные, то оранжевые, то голубые.
Дима приходил после дежурства, останавливался возле окна парикмахерской. Окно было во всю стену, и там, за стеклом, как в аквариуме, медленно двигались люди. Все это напоминало замедленную съемку, а Ляля со своим капризным личиком испорченного ребенка как две капли воды походила на Брижит Бардо.
Запросы с Брижит у нее были одинаковые, возможности тоже.
В день, о котором пойдет речь, Ляля, как всегда, вышла на улицу и, скучно поглядев на Диму, проговорила:
– Шапку бы ты себе купил другую, что ли…
Это было неуважение.
И пришел Дима домой, а дома его спросили:
– Ты финскую мойку достал?
– Нет, – сказал Дима.
– Почему?
– Я пришел в магазин, сказали «нет».
– А почему Замскому сказали «да»?
– Я не знаю почему.
– А я знаю, – сказала Димина мама. – В детстве ты не умел элементарно хулиганить, как все дети, а сейчас ты даже не можешь элементарно мечтать, как все бездельники. У тебя ничего нет и никогда ничего не будет.
Далее мама добавила, что на Диме очень удобно возить воду и что тут ничего не исправишь, потому что эта особенность у него врожденная, унаследованная от папы.
И пошел Дима в пельменную и напился от этих слов. Если ему было хорошо, то от выпитого становилось еще лучше. А если плохо, то еще хуже.
Сейчас ему стало еще хуже. Дима хмуро глядел в мраморный столик и слушал двух своих новых знакомых, стоящих за этим же столиком. На одном была плоская кепочка, другой – без особых примет.
– Ты чего больше всего хочешь? – спрашивал тот, что без примет, у того, кто в кепочке. – Какая у тебя мечта?
– У меня мечта жить долго и не болеть.
– A y меня мечта быть знаменитым, как артист Филиппов.
– Зачем?
– Чтобы я шел по улице, а люди останавливались и говорили: «Вон Охрименко пошел». Я Филиппову письмо послал, ответа жду.
– Банальная мечта, – вмешался Дима.
– А у вас какая? – с почтением спросил Охрименко и вытер пальцами углы губ.
Дима подумал и сказал: