О трагическом чувстве жизни
Шрифт:
Быть может, необъятный Млечный Путь, который мы в ясные ночи видим на небе, этот гигантский сегмент, не более, чем молекулой которого является наша планетная система, есть, в свою очередь, всего лишь клетка Вселенной, Тела Бога. Все клетки нашего тела своею деятельностью способствуют поддержанию и возгоранию огня нашего сознания, нашей души; и если бы сознания, или души, всех клеток полностью проникли бы в наше сознание, которое из них слагается, имей я сознание всего, что происходит в моем телесном организме, я ощутил бы в себе целую Вселенную, и тогда, быть может, изгладилось бы мучительное ощущение моих границ. Если же все сознания всех существ собираются
В нас ежеминутно рождаются и умирают смутные сознания, элементарные души, и из этих их рождений и смертей складывается наша жизнь. Когда они умирают внезапно, мы испытываем боль, резкую, как от удара. Вот так и в лоне Бога рождаются и умирают - неужто умирают?
– сознания, своими рождениями и смертями составляя Его жизнь.
Если существует некое Всеобъемлющее и Высшее Сознание, а я - его идея, то может ли какая-нибудь идея угаснуть в нем полностью? После моей смерти Бог по-прежнему будет помнить меня, а разве, если я существую в памяти Бога, если мое личное сознание сохраняется в высшем Сознании, это не значит, что я не умираю?
И если кто-то скажет, что Бог создал Вселенную, то на это можно возразить, что точно так же и душа наша создала наше тело, тем более что была создана Богом. Если, конечно, душа существует. Сострадание, любовь, открывает нам целую Вселенную, живущую в борьбе за обретение, сохранение и приумножение сознания, за то, чтобы с каждым разом быть все больше и больше сознанием, Вселенную, испытывающую боль от возникающих у нее внутри разногласий, и тогда сострадание открывает нам, что вся Вселенная подобна нам, что она - человеческая Вселенная, и заставляет нас признать в ней своего Отца, плотью от плоти которого мы являемся: любовь заставляет нас персонализировать то целое, частью которого мы являемся.
В сущности, сказать, что Бог вечно творит вещи, это все равно, что сказать, что вещи вечно творят Бога. И вера в личного и духовного Бога основывается на вере в нашу собственную личность и духовность. Ибо мы чувствуем в себе сознание, и мы чувствуем сознание, то есть личность, в Боге, а так как мы страстно желаем, чтобы наше сознание могло жить и быть независимым от тела, мы верим, что божественная Личность живет и является независимой от Вселенной, которая является состоянием ее сознания ad extra {177} .
177
Ad extra– вовне (лат.).
Конечно же, сейчас явятся логики и продемонстрируют нам все очевидные рациональные затруднения, вытекающие из этого утверждения; но мы уже сказали, что содержание всего этого, хотя и заключено в рациональные формы, не является рациональным. Всякая рациональная концепция Бога внутренне противоречива. Вера в Бога рождается из любви к Богу, мы верим, что Он существует, оттого, что хотим, чтобы Он существовал, а может быть, она рождается также и из любви Бога к нам. Разум не доказывает, что Бог существует, но и не доказывает, что Бог не может существовать.
Но в дальнейшем мы еще будем более подробно говорить о том, что вера в Бога это персонализация Вселенной.
И памятуя о том, что было сказано во втором разделе этого сочинения, мы можем сказать, что материальные вещи, насколько они познаваемы, произрастают в сознании из голода, и из голода произрастает чувственная, или материальная, Вселенная, в которую мы их собираем, а идеальные вещи произрастают из любви, и из любви произрастает Бог, в котором мы собираем воедино эти идеальные вещи, как в Сознании Вселенной. Это - социальное сознание, дитя любви, инстинкта увековечения, то самое, что заставляет нас все социализировать, во всем видеть общество, и показывает нам в конце концов, что в действительности вся Природа это некое беспредельное Общество. И благодаря тому, что мне удалось почувствовать, что Природа это общество, тысячи раз, оказавшись в лесу, я испытывал чувство общности с деревьями, которые каким-то непостижимым образом чувствовали мое присутствие.
Фантазия - это социальное чувство, которое одушевляет неодушевленное и все на свете делает антропоморфным, все очеловечивает и даже делает гуманным. И труд человека заключается в супранатурализации Природы, в том, чтобы очеловечивая ее, обожить ее, сделать ее человеческой, помочь ей обрести самосознание, наконец. В то время, как разум занимается механизацией, или материализацией, Природы.
Индивид, который до некоторой степени тоже является обществом, и общество, которое тоже является индивидом, едины, они существуют только вместе и оплодотворяют друг друга, они неотделимы друг от друга - ведь в противном случае мы должны были бы указать, где кончается индивид и начинается общество,
– и представляют собой скорее две стороны одного и того же существа, так же как едины дух, элемент общественный, который, связывая нас с другими, пробуждает в нас сознание, и материя, элемент индивидуальный и индивидуализирующий, так же как едины и лишь в единстве плодотворны разум, интеллект, и фантазия, так же как едины Вселенная и Бог.
И все это истина? Что есть истина?
– спрошу и я, в свой черед, как спросил когда-то Пилат. Но только не затем, чтобы умыть руки, не дожидаясь ответа.
Истина в разуме? Или она где-то над разумом, или под разумом, или вне разума? Разве истинно только рациональное? Не является ли реальность по самой природе своей недоступной разуму и даже противоположной ему? И как возможно познание этой реальности, если познаем мы только разумом?
Наше желание жить, наша потребность в жизни требует, чтобы истинным было то, что позволяет нам сохранять и увековечивать себя, то, что поддерживает существование человека и общества; истинной водой будет для нас та жидкость, которая, если ее выпить, утолит нам жажду, и именно потому, что она действительно утолит нам жажду, а истинным хлебом - то, что утолит нам голод, и именно потому, что он действительно утолит нам голод.
Чувства служат инстинкту самосохранения, и все, что удовлетворяет этой нашей потребности в самосохранении, даже если оно не пропущено через наши чувства, является чем-то вроде глубокого проникновения в нас реальности. Разве процесс усвоения пищи менее реален, чем процесс познания того, что едят? Мне скажут, что есть хлеб - это не то же самое, что видеть, осязать его или чувствовать его вкус; что он каким-то образом проникает в наше тело, но не проникает тем самым и в наше сознание. Так ли это? Разве хлеб, который сделался моею плотью и кровью, не входит в мое сознание скорее, нежели хлеб, на который я только смотрю, к которому я прикасаюсь и про который говорю: «Это мое»? Должен ли я отрицать объективную реальность хлеба, превратившегося в мою плоть и кровь и действительно сделавшегося моим, если признаю объективную реальность хлеба, к которому прикасаюсь?