О вас, ребята
Шрифт:
Еремка послушно плеснул из пузырька в ладонь пахучую жидкость.
Раненый лежал на животе, разбросав ноги. Левая рука беспокойно металась по земле, а неподвижная правая сжимала автомат. Разведчик хрипло лепетал что-то бессвязное.
— Возьмите автомат! — сказала Люба. — Выстрелит еще в бреду…
Вася попробовал разжать задубевшие пальцы раненого, но они намертво вцепились в шейку приклада. Пришлось вынуть диск с патронами.
Еремка потихоньку закатал гимнастерку. Обнажились пропитанные кровью бинты.
Когда Люба сняла их и
— А кость-то задета, — произнесла девочка. — Левая лопатка…
— Не задета! — громко и внятно возразил разведчик. — Пустая царапина, товарищ капитан! Разрешите доложить…
Ребята переглянулись.
— Бредит! — шепнула Люба.
Вася схватил банку и сбегал в угол «кармана», где была выемка с холодной водой, капавшей с потолка. Люба попыталась напоить раненого, но из этого ничего не вышло. Он крутил головой и повторял одно и то же — про гаубицы, колокольню и колодец. Потом он долго и упорно проклинал какое-то ведро и, наконец, затих.
Люба закончила перевязку и еще раз попробовала напоить раненого. Он сделал судорожный глоток и опять застонал.
Ребята облазили «карман», нашли ровную глиняную площадку. Вася притащил откуда-то охапку старой, полугнилой соломы, постелил ее на глине. Сюда и перенесли раненого, а сами уселись вокруг него, молчаливые, сосредоточенные.
— Что же мы теперь будем делать? — спросил Еремка.
— Будем ухаживать, пока не вылечим, — ответила Люба. — Когда поправится, покажем, где передовая. Он и вернется к нашим.
— Он и сам знает, где передовая! — возразил Вася.
— Передовая! — повторил раненый. — Точно! Блиндажи рядышком — впритык… И ведро!.. Но я прошел, товарищ капитан! И карту принес… Разрешите передать!..
Разведчик негнущимися пальцами провел по карману гимнастерки, но рука бессильно упала на землю.
— Посмотрим? — спросил Вася.
Еремка кивнул. Вася расстегнул пуговицу и вытащил из кармана сложенную гармошкой карту. Это был подробный план знакомого ребятам района. Они увидели свое родное Дебелово, речку Быстрянку. Даже старая колокольня была отмечена на карте. За ней, рассекая леса, дороги, луга, тянулась извилистая жирная линия.
— Передовая! — сказал Вася. — Она, значит, сразу за колокольней. Чуете? — Голос у него странно дрогнул.
— А это что за значки?
Еремка показал на палочки и крестики, разбросанные по карте на западе от линии, обозначавшей передовую.
— Это то, ради чего послали разведчика! — объяснил Вася. — Он отметил здесь фашистские пушки и пулеметы. А около колокольни поставил две буквы «эн» и «пэ» — наблюдательный пункт. Эта карта нашим нужна до зарезу!
— Выздоровеет — и доставит ее к нашим! — сказала Люба.
— А когда он поправится? Скоро?
— Недели через три, если осложнений не будет.
Вася присвистнул.
— Вот и видно, что ты ничего в военном деле не понимаешь. Карта нужна там сейчас.
— Конечно, нужна! — согласился Еремка. — Но мы ее никак не сможем передать…
— Думаешь?
Вася склонился над картой, пальцем поманил к себе Любу и Еремку.
— Вот колокольня — на бугре. Та колокольня!.. Вот тут колодец. Тот самый!.. Чуете!.. А здесь развалины крепостной стены. Передовая проходит между колокольней и развалинами. А что нам говорил дед Михей?
Смоляков очнулся под утро. Придя в себя, он почувствовал, что лежит на животе. Чьи-то осторожные и умелые руки перебинтовывали ему спину. «Золотой парень! Чем я тебя отблагодарю?» — подумал разведчик и позвал:
— Василь!
— Я за Васю! — ответил ласковый девичий голос, заставивший Смолякова вздрогнуть и резко повернуться на бок.
— Ой! Так не надо — опять кровотечение откроется! Вы не бойтесь: что Вася, что я — одно и то же! Только Васька ничего в медицине не смыслит. Вот он и привел меня к вам. Сейчас я вас накормлю и пить дам. Лежите спокойненько.
Смоляков смотрел на девочку, и ему казалось, что все это сон или бред. А Люба уже развязывала узелок с хлебом и творогом. Еремка основательно подчистил запасы матери.
— Пить… Только пить! — произнес раненый.
— Сейчас и пить дам. А потом вам придется полежать одному. Скоро уже утро. Мне надо сбегать в деревню — предупредить, а то проснутся — нас нет, шум подымут.
Смоляков был так слаб, что не мог говорить, хотя десятки тревожных вопросов одолевали его. Он жестом подозвал девочку и с трудом выдавил из себя:
— Расскажи… Все…
Пока Люба говорила, он лежал неподвижно с закрытыми глазами. Когда девочка рассказала, как они обнаружили карту, разведчик схватился за пустой карман, и такая мучительная тревога засветилась в его глазах, что Люба наклонилась над ним и горячо зашептала:
— Не надо так… волноваться! Карта не пропадет!..
Родной край!.. В нем все твое и все служит тебе. Служит неизменно и верно. Здесь каждая рощица, каждый овраг, каждый пенек готовы дать тебе приют и скрыть тебя от глаз врага. А если ты еще и любознателен, если ты с детства привык бродить в лесной глуши чуть приметными тропами, то хоть тысяча фашистов будет ловить тебя, — не поймает! Родной край не выдаст, не подведет.
В ту ночь гитлеровцы были насторожены. Но ни один дозор не заметил, как двое мальчишек пробрались к самому переднему краю.
Рассвет застал Васю и Еремку в том самом малиннике, где вчера вечером лежал Смоляков.
Вася посмотрел на колокольню.
— Правее! — тихо сказал он Еремке.
И они поползли вправо, пока не достигли узенького ручейка. Там ребята свернули вверх по течению и вскоре очутились у пригорка, в самой гуще зарослей. Здесь был родничок, а наверху стоял одинокий чугунный крест. Он был обломан и напоминал массивную металлическую букву «т», изъеденную временем. Под крестом лежала большая каменная плита, заросшая цепкими ползучими растениями.