О войне. Части 5-6
Шрифт:
Когда Бонапарт в 1812 г. решил начать свое отступление, он безусловно мог его выполнить лишь по той дороге, по которой он пришел, и притом как раз по продовольственным соображениям, ибо на всякой другой дороге его ожидала бы еще более несомненная и скорая гибель; все те осуждения Бонапарта, которые были высказаны по этому поводу даже французскими писателями, лишены всякого смысла.
4. Довольствие из магазинов
Этот способ снабжения отличался бы от предыдущего принципиально разве только в том случае, если бы он получил тот же характер, какой имел в последнюю треть XVII и на всем протяжении XVIII столетия. Но появится ли вновь когда-либо такая организация?
Правда, трудно себе представить, каким другим способом может быть организовано довольствие, если мыслить ведение войны крупными армиями, прикованными к одному месту в течение 7, 10 и 12 лет, как это было в Нидерландах,
Но здесь естественно возникает вопрос: война ли определяет систему снабжения или же система снабжения определяет войну? На это мы ответим: сначала система снабжения определяет войну, поскольку это не противоречит остальным условиям, от которых война зависит; когда же последние начинают оказывать слишком сильное сопротивление, война начинает в свою очередь влиять на систему снабжения и, следовательно, определяет ее основы.
Война, построенная на основах снабжения реквизициями и довольствия войск местными средствами, имеет такое преимущество перед войной с довольствием лишь из магазинов, что последняя представляется совершенно другим инструментом. Поэтому ни одно государство не решится выступить с этим последним видом войны против первого; если бы и нашелся такой военный министр, у которого хватило бы ограниченности и невежества, чтобы не оценить безусловную обязательность новых методов, и армия выступила бы в начале войны со старой системой, то сила обстоятельств скоро подчинила бы себе полководца и навязала бы ему систему реквизиций. Если при этом иметь в виду, что крупные издержки, вызываемые магазинной системой, непременно отразятся на сокращении размеров вооружений и боевых сил, ибо ни у одного государства лишних денег не бывает, то станет ясно, что магазинной системы держаться невозможно, за исключением разве случая, когда обе воюющие страны захотели бы вступить по этому поводу в дипломатическое соглашение; конечно, этот случай представляет лишь простую игру фантазии.
Итак, по всей вероятности, войны отныне всегда будут начинаться при господстве реквизиционной системы; много ли то или другое правительство захочет сделать, чтобы дополнить ее искусственной организацией довольствия, с целью больше пощадить свою страну и т. д., об этом мы говорить не будем; во всяком случае, слишком много сделано не будет, ибо в такие моменты все устремляется в первую очередь на удовлетворение самых настоятельных потребностей, а к последним искусственная организация довольствия теперь уже не относится.
Однако в тех случаях, когда война по своим результатам не будет настолько решительной и настолько широко захватывающей по своим передвижениям, насколько это должно быть по существу ее природы, система реквизиций начнет до такой степени истощать страну, что придется или заключить мир, или принять меры к облегчению района военных действий и самостоятельному снабжению армии продовольствием. Последнее пришлось сделать французам при Бонапарте в Испании; но первое будет иметь место гораздо чаще. В большинстве войн истощение государства настолько возрастает, что вместо более дорогостоящего ведения войны склоняются к признанию необходимости заключить мир. Таким образом, новый способ войны и с этой стороны приводит к сокращению длительности войн. Однако мы вовсе не намерены отрицать возможность войн со старой организацией снабжения; под давлением сложившихся у обеих сторон отношений и при других благоприятных обстоятельствах она, быть может, вновь когда-нибудь выявится; но мы уже не признаем такую форму естественной, это будет ненормальное явление, которое обстоятельства могут допустить, но которое никоим образом не будет вытекать из подлинного значения войны. Еще менее мы можем смотреть на эту форму – якобы более гуманную – как на шаг вперед в развитии войны, ибо война отнюдь не человеколюбива.
Но какую бы систему снабжения мы ни избрали, ясно, что в богатой и густонаселенной местности довольствовать будет легче, чем в местности бедной и малонаселенной. Здесь играет роль и плотность населения; это видно из двоякого отношения, какое она имеет к наличным запасам страны; во-первых, там, где много потребляют, должно быть и много запасов; во-вторых, большей плотности населения, как общее правило, отвечает и большая урожайность. Хотя в этом отношении исключение представляют округа, населенные преимущественно фабричными рабочими, – особенно если эти округа, что бывает нередко, образуются горными долинами с неплодородной почвой в округе, – но в общем всегда гораздо легче обеспечить удовлетворение всех потребностей армии в стране густонаселенной, чем в стране малонаселенной. Нет сомнения, что 400 квадратных миль, на которых живет 400000 человек, как бы плодородна их почва ни была, не так легко прокормят стотысячную армию, как те же 400 квадратных миль, но с населением в 2 миллиона человек. К этому присоединяется и то обстоятельство, что в густонаселенных странах сеть дорог и водных путей гуще и находится в лучшем состоянии, а перевозочные средства обильнее и торговые сношения легче и надежнее. Словом, прокормить армию во Фландрии бесконечно легче, чем в Польше.
Вот почему война своими многочисленными ртами всегда охотнее присасывается к большим трактам, населенным городам, плодородным долинам больших рек и к часто посещаемым кораблями берегам морей.
Отсюда становится ясным общее воздействие, оказываемое довольствием войск на направление и форму операций, на выбор театра войны и на коммуникационные линии.
Предел, до которого распространяется это влияние, и значение, получаемое при общем подсчете трудности или легкости довольствия, конечно, зависят от того способа, каким война будет вестись. Если она ведется в присущем ей духе, т. е. со всей необузданной силой своей стихии, со свойственным ей тяготением к бою и решительным действиям, то довольствие армии окажется важным, но второстепенным делом; если же имеет место эквилибристика, и армии в течение многих лет двигаются взад и вперед по территории одной и той же области, то продовольствие войск часто делается самым важным делом, интендант становится главнокомандующим, а ведение войны обращается в управление транспортом.
Можно указать множество походов, во время которых ничего не происходило, цели не достигались, силы напрасно тратились, и все это находило оправдание в недостатке продовольствия; а Бонапарт часто говорил: «Qu'on ne me parle pas de vivres!» [56] .
Правда, этот полководец наглядно показал в своем русском походе, как, не считаясь с этим вопросом, можно дойти до крайности; ведь если и нельзя сказать, что весь его поход потерпел крушение лишь из-за продовольствия, что в конечном счете можно только подозревать, то все же несомненно, что именно недостатком внимания Бонапарта к делу довольствия своей армии объясняется неслыханное таяние ее во время наступления и полная гибель во время отступления.
56
«Я не хочу слышать о продовольствии!» – Ред.
Не отрицая в Бонапарте природы страстного игрока, который часто отваживается на безрассудные крайности, все же мы можем сказать, что он и предшествовавшие ему революционные генералы в отношении довольствия войск покончили с очень властным предрассудком и показали, что на довольствие надлежит смотреть лишь как на одно из условий войны, а отнюдь не как на ее цель.
Впрочем, с лишениями на войне дело обстоит так же, как с физическим напряжением сил и с опасностями; требования, которые полководец сможет предъявить к своей армии, не ограничены определенной чертой; человек с сильным характером потребует большего, чем человек мягкий и чувствительный; да и размеры того, что армия может дать, весьма различны в зависимости от того, поддерживают ли волю и силу солдат привычка, воинский дух, доверие и любовь к полководцу или воодушевленная преданность отечеству. Но мы можем установить как правило, что лишения и нужда, каких бы высоких пределов они ни достигали, должны всегда рассматриваться как временное состояние и непременно сменяться обильным довольствием, а порою даже избытком. Может ли быть что-либо трогательнее представления о многих тысячах солдат, которые плохо одеты, обременены ношей в 30–40 фунтов, с трудом тащатся целыми днями во всякую погоду по любым дорогам, постоянно рискуют жизнью и здоровьем и не могут даже насытиться черствым хлебом? Когда знаешь, как часто это случается на войне, то с трудом можешь понять, как такое положение не приводит к более частому отказу сил и воли и как одно лишь устремление представлений человека своим постоянным воздействием может вызвать и поддерживать такое напряжение.
Таким образом, кто возлагает на солдат большие лишения во имя великих целей, тот должен иметь в виду, по человеколюбию ли или из разумного расчета и вознаграждение, которым он впоследствии за них должен расплатиться.
Теперь нам надо еще коснуться того различия, какое существует в снабжении продовольствием при наступлении и при обороне.
Оборона может непрерывно пользоваться всем тем, что она заготовила для довольствия войск. Таким образом, по существу у обороняющегося не должно быть недостатка в необходимом, особенно при действиях в собственной стране; но это положение сохраняет свою силу также и при обороне в неприятельской стране. Напротив, наступающая сторона удаляется от своих источников снабжения и должна поэтому в течение всего времени продвижения вперед и в первые недели после остановки добывать себе все необходимое со дня на день, причем дело редко обходится без недостачи и затруднений.