Оазис грез
Шрифт:
– Боюсь, что так.
Арманд не показывал своего разочарования и нетерпения за улыбкой покорности. Он начал действовать слишком поздно. Если бы он подумал об этом раньше, то слетал бы в Нью-Йорк уже в то время, когда Алекс лежал в женевской больнице.
«Нет, я ни за что не должен был бросить его. Это может и подождать. Существуют и другие методы…»
Арманд поблагодарил Нельсона с приличествующей моменту серьезностью и покинул банк. У него оставалось еще несколько минут до обеда с Катей и Бартоли. Он использует их, чтобы позвонить адвокату Алекса, с которым был хорошо знаком. В прошлом адвокат нуждался в особых, очень щепетильных услугах, которые смог оказать Арманд. Можно положиться, что он по достоинству оценит то, что следует предпринять.
Рядовые
– Разве это не ужасно, что случилось с несчастным мистером Мейзером? Он был таким хорошим, порядочным человеком.
Прюденс Темплтон прикоснулась к своим глазам скатанным в комочек носовым платком. Она относилась к такого рода женщинам, которых журналы мод называют «красивыми». Ее привлекательность скрывалась за слоем мягкой плоти, который не уменьшался, на какой бы голодной диете она ни сидела. Но в порядке компенсации природа вознаградила ее густыми, блестящими волосами, искрящимися голубыми глазами и нежной кожей, шелковой на ощупь. К Несчастью, такие достоинства прельщали не многих мужчин. И только в прошлом году, когда Прюденс Темплтон исполнилось тридцать восемь лет, она встретила одного такого почитателя.
– Да, ужасно, – пробормотал Майкл Сэмсон, поглаживая кончиками пальцев ее руку. Он чувствовал, как трепещет женщина, и еле сдерживал улыбку. Он так восхищался своим влиянием на нее, что это чувство почти компенсировало отвращение, которое он испытывал, занимаясь с ней любовью.
– Надеюсь, мистер Бартоли сообщит нам о порядке похорон, – продолжала со вздохом Прюденс. – Может быть, нам надо сложиться на венок.
– Мистер Мейзер, возможно, пожелал бы, чтобы мы что-нибудь внесли на благотворительные цели, – мягко заметил Майкл Сэмсон. – Он был человеком такого склада.
– Ах, Майкл, конечно же! Какой ты прозорливый! Рабочий день подходил к концу, и банки в восточной части Соединенных Штатов закрылись. Шесть служащих в комнате коммуникаций «Мэритайм континентала» подводили итоги трудового дня, который прошел средне, по мнению Майкла. Через них прошло всего сто миллионов долларов, частично деньги «Мэритайм континентала» ушли в банки по всему свету, а другая часть, наоборот, поступила из тех же самых банков. Когда Майкл только начинал работать в банке, его просто потрясли размеры оборачиваемых здесь средств. Семь миллионов «Хижай-банку» в Токио, двенадцать миллионов «Баухаусу» во Франкфурте, десять миллионов коммерческому банку в Гонконге. Гораздо большее впечатление на него произвел тот факт, что совсем немногие даже в самой этой финансовой организации знали о том, что происходит в комнате коммуникаций, которая находилась глубоко под банком и представляла собой большое квадратное помещение, вырубленное в гранитной скале под Парк-авеню. Попасть туда можно было только на одном лифте с помощью ключа, который утром выдавали девяти сотрудникам этой комнаты и который они возвращали каждый вечер. В центре комнаты стоял длинный широкий стол с перегородкой высотой в четыре фута. По обеим сторонам телефоны с дюжинами каналов, которые соединяли комнату коммуникаций с аналогичными бункерами банков всего света. Рядом с каждым креслом установлен телекс для приема и отправления подтверждений и указаний, а вдоль стены расположились компьютеры, которые обрабатывали и сводили в таблицы цифры сделок. Да, все это произвело большое впечатление на Майкла Сэмсона. Но это произошло год назад. Теперь же работа казалась ему нудной, а атмосфера удушливой, рождавшей неприятное чувство страха закрытых помещений. Несмотря на это, он умело скрывал свою скуку и раздражение. Он проделал долгий путь, прежде чем проник в эту сердцевину «Мэритайм континентала». Ему пришлось делать вещи, которые вызывали у него отвращение. Он научился вести двойную жизнь и мечтал о том прекрасном дне, когда он предаст людей, поддавшихся его
– Майкл! Майкл, что с тобой?
– Да… да, конечно. Прости меня. Только после всего, что случилось…
Прюденс Темплтон похлопала его по руке, чего она никогда бы не сделала в обычной обстановке. Она возглавляла отдел коммуникаций, а Майкл Сэмсон считался одним из ее семи подчиненных. На людях она старалась не уделять ему больше или меньше внимания, чем остальным. Она полагала, что никто не подозревает, что два или три раза в неделю Майкл ходит к ней домой и делает с ней такие вещи, которые раньше казались ей невозможными. Подобно ярко горевшим горячим свечам, эти драгоценные секреты освещали, украшали и согревали ее жалкое существование, с которым она когда-то смирилась.
– Майкл, сегодня ты придешь? – тихо спросила Прюденс.
Он покачал головой:
– Не могу. Сегодня среда.
Прюденс вздохнула. По средам Майкл ходил на репетиции джаза, который играл в клубах Гринвич-Виллидж. Прюденс не нравился ни джаз, ни черные, в компании которых получал удовольствие Майкл. Она никогда не была на его квартире в Виллидже, и если сказать по правде, и не хотела заглядывать в нее. Кристофер-стрит кишела такими людьми, которых она, дама из Северной Каролины, научилась избегать и не замечать.
– Может быть, позже, когда репетиция закончится? – спросила она с надеждой.
– К тому времени будет слишком поздно. Но в воскресенье мы можем пойти в Центральный парк.
Прюденс ухватилась за обещание в его голосе, любуясь его грубой красотой. Ее любовник Майкл Сэмсон относился к типу мужчин с берегов Средиземного моря, о которых она мечтала еще девочкой. Он не был высоким, но фигура состояла из налитых мускулов, черты лица подчеркивали густые черные брови и ресницы, экзотические черные глаза, одновременно чувственные и жестокие. Прюденс, любившая классическую литературу, считала, что так выглядели Одиссей или Ясон.
– Значит, в воскресенье, – прошептала она. Позже Майкл перебросился несколькими словами с другими сотрудниками, когда выходил из банка, минуя охрану у входных дверей. Он попрощался, наблюдая, как они направились в сторону Лексингтон-авеню с его шумными, переполненными барами, ориентировавшимися на толпу чиновников с белыми воротничками, которые заканчивали работу в пять часов вечера. Когда он поступил в этот банк, то его приглашали составить компанию и пропустить один-два коктейля «Мартини». Он всегда вежливо отказывался, и его перестали приглашать, чего он, собственно, и хотел. Ему не хотелось, чтобы люди узнали его ближе. Это входило в его планы, как и обольщение Прюденс Темплтон.
Майкл вышел из метро на площади Шеридан и остальную часть пути до своей квартиры на Западной Четвертой улице прошел пешком. Район Виллиджа напоминал ему Бейрут. Улицы заполнены представителями многих рас и этнических групп, оживлявшими их разными языками и песнями. Много мелких ресторанчиков, где подавали самые разнообразные блюда, которые можно только себе представить. Однако в отличие от Бейрута в барах и кафетериях было много студентов Нью-Йоркского университета, которым нравилось относить себя к авангардистам, потому что они спали с поэтами и музыкантами со смуглой кожей. Для Майкла они были заблудшими овцами, которые готовы были на все, кроме желания лечь с ним в постель. Это было одно из обстоятельств, почему он скучал по Бейруту – погоня за женщинами, их обработка, состязание в остроумии, борьба, которая услаждала их неминуемую капитуляцию.
Майкл вынул из ящика свою почту, нетерпеливо просмотрел конверты, поднимаясь к себе на третий этаж. Год назад, когда он впервые приехал в Нью-Йорк, он весь горел от возбуждения. У него была цель, перед ним была поставлена задача, он должен был добиться определенных вещей. Теперь он находился в состоянии раздражения, тянул время, бился в клетке – так он рассматривал свою работу в «Мэритайм континентале». Ему не терпелось сделать следующие шаги в деле, которое привело его сюда. Но уже многие месяцы Бейрут молчал. Ясная цель начинала тускнеть.