Оазис

Сагирова Елизавета

И, пока мы с Яринкой тянули из соломинок холодный, изумительно вкусный сок, наши соседки с громким хлопком под общий визг открыли бутылку, разлили пенную жидкость по бокалам, сдвинули их.

– За Ярину и Дайнику! За наших новых сестёр! Чтобы тут у них всё заладилось!

А потом мы ели торт, испечённый в нашу честь, закусывали его фруктами, выслушивали поздравления и советы девушек, и всё это было бы замечательно, не грызи меня мысль о необратимости происходящего. Ирэн снова оказалась права – сам факт подписи контракта был нужен только нам. Он послужил одновременно и жирной точкой, и решительной линией, перечеркнувшей всё, что было до Оазиса, тем, что полностью убедило нас в

реальности происходящего и неизбежности дальнейшего. А этот маленький праздник, устроенный нашими соседками, закреплял его, делал принадлежащим уже не только нам и Ирэн, но всем вокруг, всему острову.

Поэтому, хоть я и заставляла себя улыбаться, что-то отвечать девушкам, есть и пить, но делала это через силу, через готовые рвануться слёзы, от которых меня удерживала только Яринка, выглядевшая такой привычной и прежней, что за эту привычность я ухватилась, как за соломинку.

К счастью, продлилось всё недолго. Девушки допили шампанское, побросали посуду в раковину и, ещё раз поздравив нас, убежали кто куда. Остались только Ася, Вика и Алла, которые сразу стали серьёзными.

– Ну что? – спросила Ася, рассеянно ероша свой светлый ёжик волос. – Долго вас Ирэн убалтывала?

– Конечно, долго, – отозвалась вместо нас Вика, – это у неё со старшими разговор короткий, а лоли она жалеет.

– Кого жалеет? – не поняла я.

– Лоли, – пояснила Алла. – Так называют девочек-подростков. Жаргон. От слова Лолита.

На этот раз я хотела поинтересоваться кто такая Лолита, но Яринку беспокоили более насущные вопросы.

– Скажите, всё, что говорила Ирэн – правда? – спросила она с жалкой надеждой в голосе.

Девушки переглянулись.

– Смотря что она вам говорила, – наконец отозвалась Вика. – Хотя не в привычках Ирэн врать, она любит сразу начистоту. И правильно.

– Она говорила, что Оазис – это самое лучшее, что могло с нами случиться.

– А вы этого ещё сами не поняли? – очень искренне удивилась Вика. – Вроде вам обеим есть с чем сравнивать?

– Ой, да с чем им сравнивать? – отмахнулась Алла. – С приютом, что ли? Там ещё не всё так плохо, как после него.

– А ты тоже приютская? – удивилась я.

– А то! – старшая усмехнулась. – Сюда в основном сироты и попадают, те, кого искать никто не будет. И для нас это действительно лучший вариант.

Мы с Яринкой уныло переглянулись. Приют, конечно, не был самым приятным местом на земле, там многого недоставало для счастья, многое было под запретом, многое раздражало и угнетало. Но я бы сейчас, не задумываясь, поменяла этот уютный домик под сенью пальм на казённый корпус приюта, просторную зелёную комнату – на тесный дортуар, пляж за окном – на мой сосновый лес.

Алла по очереди посмотрела на наши грустные лица и решительно сказала, плеская себе ещё шампанского.

– Слушайте меня, мелкие, уж не поленюсь, расскажу ради такого дела свою историю.

Мы вежливо изобразили внимание, а Вика и Ася, наоборот, возвели глаза к потолку, словно эту историю им доводилось слышать уже не раз.

– Как я уже сказала, приютские мы, – начала Алла, парой глотков осушив свой бокал. – Я своих родителей и не знала никогда, всё как обычно – внебрачный ребёнок, их – в колонию-поселение, меня – в дом малютки. До двенадцати лет жила спокойно, потом нас посвятили в невесты, и тут началось. Как видите, природа меня одарила.

Алла поставила бокал на стол и двумя руками приподняла внушительные груди. Покачала вверх-вниз.

– Видали? Пятый размер, всё натуральное. А расти начали ещё лет в одиннадцать. Так что была я самой востребованной юной невестой в нашей группе. Тогда меня, дуру, это безумно радовало. И согласилась выйти замуж

очень быстро. Жених, конечно, в возрасте был, но я думала, что так даже лучше выйдет, буду ему и за жену, и за дочку, баловать станет. Идиотка. Хотя сначала баловал. В приют приезжал, подарки привозил, помолвку устроил. Сейчас-то понимаю, что делал он это, лишь бы рыбка с крючка не сорвалась. А тогда радовалась, считала – вот она, любовь. Ну, исполнилось мне четырнадцать лет, забрал меня женишок, поехали расписываться. Тут я впервые и поняла, что не всё хорошо. Свадьбы-то не было. Пожалел он денег на свадьбу, даже в ресторан меня не сводил и не подарил ничего. Вместо этого сразу из ЗАГСа домой привёз и в постель потащил, даже ночи не дождался, как положено. Я избавлю ваши юные неокрепшие умы от подробностей, скажу лишь, что того, чем меня муженёк заставлял заниматься, я здесь ни разу не делала. Сейчас-то понимаю, что все эти разведенцы-перестарки затем и женятся второй раз на сиротах, чтобы все свои больные фантазии осуществить, жаловаться-то девочкам из приюта некому и идти некуда.

Алла замолчала, глядя в одну точку, потом со вздохом взяла со стола бутылку, вылила в свой бокал остатки шампанского.

– Три года я так мучилась. Пока старый хрен на работе, я квартиру вылизываю, ужин готовлю, он ведь что попало не ел, ему такое подавай, чтобы как в ресторане, и сервировка соответствующая. Ко всему придирался, урод. Спасибо, хоть кулаками не бил, боялся, наверное, что с синяками жаловаться пойду. Хотя кому жаловаться? Полиция таких дел не принимает, там считают – раз мужик бьёт, значит, заслужила. А если и примут? Ну, заплатит он штраф, так потом мне ещё хуже будет. Он меня за волосы таскал обычно: схватит, уронит на пол и волочит по всей квартире. Боль адская, а следов никаких.

Алла потрогала свои тёмные с белыми "пёрышками" пряди, достающие до плеч.

– Это уже здесь я их в порядок привела, а то смотреть жалко было. Три волосинки, и те выпадают. Так вот – а через три года такой жизни старого хрена инсульт разбил, да так, что он слёг и больше уже не поднимался. Тут же его взрослые дети прибежали и, пока отец ещё мог руками двигать, заставили заявление на развод подписать, чтобы убрать меня, как наследницу. У нас ведь только желания мужчины достаточно, женщину не спрашивают. И отправилась я на производство. Ася, дорогуша, у нас есть ещё шампусик? Что-то мне от таких воспоминаний напиться захотелось.

– Тебе же на работу вечером? – не двинулась с места Ася.

– Милая, – голос Аллы неуловимо изменился, стал властным. – Поживи с моё, а потом учи, как надо работать. Я, если хочешь знать, с шампусика лишь веселее буду, хоть три бутылки опрокину. Гостям нравится.

Ася пожала плечами и направилась к кухонному шкафчику, а Алла продолжала.

– Сначала-то я радовалась до усрачки, что от муженька избавилась: всё, что угодно, мне лучше казалось, чем жить с ним, не могла уже терпеть. Да, в принципе, оно всё и было лучше. Самые чёрные мои годы – замужем. А на производстве… производство. Комната в общаге на восемь человек, кровати двухъярусные, работа по четырнадцать часов, один выходной, и то пойти некуда. Меня отправили в крошечный городок, захолустье, кроме пары магазинов да нашего завода, там ничего и не было. Так называемой зарплаты еле хватало на еду да кое-какую одежду. Но одежду мы почти не покупали, ходить всё равно некуда, а рабочую, для цеха, выдавали. Так вот и ещё два года моей жизни улетело. Пустая это была жизнь, тяжёлая, но я всё равно радовалась, что меня за волосы больше никто не таскает да по ночам не терзает. Просто заново родилась. Так бы, наверное, там и состарилась, как это обычно бывает. Но спасли меня они же, кормилицы.