Об Екатерине Медичи
Шрифт:
Всем известно, что Нострадамус привез в замок Шомон, куда Екатерина удалилась во время заговора Ла Реноди, некую женщину, которая владела даром предвидения. Таким образом, во время царствования Франциска II, когда все четыре сына королевы были еще детьми и совершенно здоровыми, до того как Елизавета Валуа вышла замуж за испанского короля Филиппа II, а Маргарита Валуа за Генриха Бурбона, короля Наваррского, Нострадамус и его подруга подтвердили все предсказания этого пресловутого гороскопа. Эта гадалка, вне всякого сомнения владевшая даром ясновидения и принадлежавшая к великой школе неутомимых искателей философского камня, женщина, жизнь которой не оставила никаких следов в истории, утверждала, что последний из ставших королями сыновей Екатерины будет убит. Посадив королеву перед магическим зеркалом, отражавшим прялку, на одном из концов которой вырисовывались, одно за другим, лица каждого из сыновей королевы, колдунья вращала прялку, а королева считала число оборотов. Каждый оборот прялки соответствовал одному году царствования того или иного из ее сыновей. Когда затем появилось изображение Генриха IV, прялка сделала двадцать два оборота. Эта женщина (некоторые историки считают, что это был мужчина) сказала испуганной королеве, что Генрих Бурбон действительно будет царствовать во Франции и царствование его продлится именно столько лет. Едва только Екатерина узнала, что Беарнец взойдет на престол тогда, когда будет убит последний из Валуа, она воспылала к нему смертельной ненавистью. Когда королеве захотелось узнать, какою смертью умрет она сама, ей было сказано, что она должна остерегаться Сен-Жермена. С этого дня, думая, что ее или заключат в тюрьму замка Сен-Жермен, или убьют в этом замке, она ни разу туда не показывалась, несмотря на то, что замок этот был бы для нее в силу своей близости к Парижу во много раз удобнее, чем все другие, в которых она вместе с королем укрывалась во время смут. Когда через несколько дней после убийства герцога Гиза в Штатах Блуа она захворала, напутствовать ее пришел некий прелат. Она захотела узнать, как его зовут, ей ответили, что имя его Сен-Жермен.
— Значит, я умру! — воскликнула она.
На следующий день она умерла, прожив ровно столько лет, сколько ей было предсказано всеми ее гороскопами.
Эти предсказания, ставшие известными кардиналу Лотарингскому, который считал, что Екатерина занимается колдовством, теперь сбывались. Франциск II процарствовал только два оборота прялки, а Карл IX в это время завершал свой последний круг.
Вещие слова «Ты скоро вернешься!», сказанные Екатериной своему сыну Генриху, когда тот уезжал в Польшу, следует приписать ее вере в тайные науки, а отнюдь не ее намерению отравить Карла IX. Маргарита Французская была королевой Наварры, Елизавета — королевой Испании, герцог Анжуйский был королем Польши.
Было и немало других обстоятельств, которые укрепили веру Екатерины в оккультные науки. Накануне турнира, на котором Генрих II был смертельно ранен, Екатерина видела роковой удар во сне. Ее совет астрологов, состоявший из Нострадамуса и братьев Руджери, предсказал ей, что король должен умереть. Истории известно, что Екатерина несколько раз упрашивала Генриха II не принимать участия в турнире. Предсказание и навеянный этим предсказанием сон сбылись. Мемуары этого времени повествуют и еще об одном, не менее странном событии. Курьер, который вез известие о победе при Монконтуре, прибыл во дворец ночью после бешеной скачки, загнав при этом трех лошадей. Когда королеву-мать разбудили, она сказала: «Я это знала». И по словам Брантома, она действительно еще накануне рассказывала о победе своего сына и о некоторых обстоятельствах битвы. Астролог дома Бурбонов объявил, что младший из многих принцев, отпрысков святого Людовика, сын Антуана Бурбонского, станет королем Франции. Это предсказание, о котором свидетельствует Сюлли, также исполнилось в установленные гороскопом сроки. Как раз по поводу него Генрих IV сказал, что с помощью лжи астрологи наталкивались на правду. Что бы там ни было, если большинство здравомыслящих людей того времени верило кропотливой науке, которую ученые астрологи называли магией, а все прочие колдовством, то вере этой способствовали удачные предсказания гороскопов.
Именно для Козимо Руджери, своего математика, своего астронома, своего астролога и даже, если угодно, своего чародея, Екатерина воздвигла колонну, примыкающую к Хлебному рынку, единственное, что осталось от дворца Суассон. Подобно исповедникам, Козимо Руджери обладал каким-то таинственным влиянием на людей, и, подобно им, он находил в нем удовлетворение. К тому же он лелеял честолюбивую мечту, далеко превосходившую то, о чем обыкновенно мечтают честолюбцы. Этот человек, которого романисты и драматурги любят изображать каким-то фокусником, в действительности был владельцем богатого аббатства в Сен-Маэ, в Нижней Бретани, и в свое время отказался от высоких церковных должностей. Для осуществления его тайного замысла у него было достаточно золота: эпоха его была настолько суеверна, что оно лилось к нему отовсюду. В то же время покровительство королевы охраняло его от всякого зла, и ни один волос на его голове не мог упасть безнаказанно.
Властолюбие обуревало Екатерину. Желание обладать властью было в ней настолько сильно, что для того, чтобы захватить эту власть, она объединилась с Гизами, которые были врагами трона, а для того, чтобы удержать в своих руках бразды правления, воспользовалась всеми доступными ей средствами и пожертвовала не только своими друзьями, но и собственными детьми.
Подобно тому, как игрок живет только интересами игры, для этой женщины весь смысл жизни был в политических интригах. Несмотря на то, что она была итальянкой и принадлежала к страстному роду Медичи, даже кальвинисты, которые возвели на нее столько клеветы, не могли приписать ей ни одного любовника. Будучи поборницей девиза «Разделяй и властвуй», она в течение двенадцати лет училась непрерывно сталкивать одну враждебную ей силу с другой. Не успела она принять бразды правления, как ей пришлось поддерживать вражду двух домов, чтобы привести в равновесие силы обеих сторон и спасти престол. Эта необходимая тактика оправдала предсказание относительно Генриха II. Екатерина придумала эту игру в политические качели, которую потом переняли у нее все находившиеся в аналогичном положении государи, противопоставляя кальвинистов Гизам, а Гизов — кальвинистам. После того как она столкнула две религии друг с другом в самом сердце страны, Екатерина начала противопоставлять герцога Анжуйского Карлу IX. Столкнув друг с другом враждебные стороны, она начала потом сталкивать между собою отдельных людей, держа в своих руках все нити интриг. Но в этой страшной игре, которая требует ума Людовика XI или Людовика XVIII, правитель неизбежно вызывает к себе ненависть всех партий, и эта ненависть обязывает его каждый раз непременно побеждать — ведь первое же проигранное сражение обращает всех против него самого, если, конечно, своими прежними победами он не успел уничтожить остальных игроков. Большая часть царствования Карла IX являла собою торжество семейной политики этой удивительной женщины. Сколько ей понадобилось ловкости, чтобы поручить командование армиями герцогу Анжуйскому при короле, который был молод, храбр, честолюбив, талантлив и великодушен, и при коннетабле Анне де Монморанси! Европейские политики считали, что герцогу Анжуйскому досталась вся слава Варфоломеевской ночи, в то время как весь ее ужас достался Карлу.
Внушив королю тайную ревность к Генриху, Екатерина воспользовалась этой страстью, стремясь сделать так, чтобы все большие способности Карла IX ушли на сплетение интриг, направленных против брата. Сипьер, первый наставник Карла IX, и Амио, его учитель, сделали из него такого примечательного человека, подготовили его к такому прекрасному царствованию, что королева возненавидела сына с первого же дня, когда она стала бояться потерять власть, доставшуюся ей с таким трудом. На основании этого большинство историков считает, что королева-мать оказывала известное предпочтение Генриху III, однако все тогдашнее поведение Екатерины не оставляет сомнений в ее полном равнодушии к своим детям. Когда герцог Анжуйский отправился царствовать в Польшу, она лишилась средства держать Карла IX в постоянном напряжении теми домашними интригами, которые все это время нейтрализовали его энергию и давали выход обуревавшим его чувствам. Тогда Екатерина толкнула Ламоля и Коконн'a на заговор с участием герцога Алансонского, который по восшествии на престол своего брата стал носить титул герцога Анжуйского и который всему этому легко поддался, — честолюбие его росло и поощрялось в нем его сестрою Маргаритой, королевой Наваррской. Этот заговор, который к тому времени сделался уже таким, каким его хотела видеть Екатерина, имел целью поставить молодого герцога и его шурина короля Наваррского во главе кальвинистов. Участники заговора собирались захватить Карла IX и держать в тюрьме этого короля, у которого не было сына-наследника, — корона неизбежно перешла бы тогда к герцогу Анжуйскому, стремившемуся насадить во Франции кальвинизм.
За несколько дней до смерти Кальвина его честолюбие было удовлетворено — в честь его Реформацию стали называть кальвинизмом. Если бы даже трудами Лелабурера и всех самых рассудительных авторов не было уже доказано, что Ламоль и Коконна, арестованные через пятьдесят дней после ночи, с которой начинается наш рассказ, и обезглавленные в апреле следующего года, явились жертвами политики королевы-матери, участие в этом деле Козимо Руджери не оставляет сомнений насчет того, что люди эти действовали по указке Екатерины. Этот человек, к которому король относился крайне подозрительно, ненавидя его по причинам, которые здесь будут в достаточной мере объяснены, вместе с остальными предстал перед судом. Он признался в том, что добыл для Ламоля восковую фигурку короля и двумя иглами проткнул ее в сердце. Такой способ энвольтованияв ту эпоху считался преступлением, каравшимся смертью. В самом слове этом заключается одно из самых ярких выражений адской ненависти. К тому же оно отлично объясняет магнетическую операцию, которую производит в оккультном мире человеческая воля, непрестанно концентрирующаяся вокруг лица, приговоренного ею к смерти, операцию, за действием которой можно все время следить, имея перед глазами эту восковую фигурку. Правосудие того времени не без основания считало, что всякая материализация мысли есть посягательство на особу короля. Карл IX потребовал, чтобы флорентинца казнили. Екатерина, которая в то время пользовалась большою властью, с помощью советника Лекамю добилась от парламента смягчения приговора — астролог был приговорен к каторжным работам. После смерти короля Козимо Руджери был помилован указом Генриха III, который возвратил ему доходы и позволил снова жить при дворе.
Екатерина в то время уже столько раз пронзала сердце своего сына, что он был полон нетерпения освободиться от ее ига. После отъезда Мари Туше Карл IX, не будучи ничем занят, принялся наблюдать за всем, что творилось вокруг него. Он с большой ловкостью расставлял ловушки людям, в которых был уверен, чтобы лишний раз убедиться в их преданности. Он внимательно следил за действиями своей матери и скрывал от нее свои собственные, пользуясь, для того, чтобы обмануть Екатерину, теми недостойными средствами, которые он перенял от нее же. Обуреваемый желанием как-то загладить ужасное впечатление, которое произвели во Франции события Варфоломеевской ночи, он энергично занимался делами, председательствовал в совете и пытался с помощью ряда хорошо продуманных действий захватить бразды правления в свои руки. Хотя королева всячески противостояла намерениям сына, использовав для этого всю силу своего материнского влияния и весь свой авторитет, подозрительность короля дошла до таких пределов, что о возврате к прежнему не могло быть и речи. В тот день, когда ему сообщили о словах, сказанных Екатериной королю Польши, Карл IX чувствовал себя настолько плохо, что предался самым мрачным мыслям, а когда подобные подозрения охватывают душу сына и к тому же еще короля, их уже невозможно развеять. И вот, когда он лежал на смертном одре, Екатерине пришлось прервать его последние слова, воскликнув: «Не говорите этого, сын мой!» Это было как раз в ту минуту, когда, поручая Генриху IV жену и дочь, он хотел предупредить короля Наваррского, чтобы тот не доверялся Екатерине. Несмотря на то, что Карл IX до этого неукоснительно соблюдал все внешние знаки почтения, в отношении которых его мать была до такой степени щепетильна, что никогда не называла ни одного из своих сыновей-королей иначе, чем «государь», в течение последних месяцев Екатерина заметила, что в обращении с нею сына сквозит плохо скрытая ирония, свидетельствующая о желании мстить.
Однако чтобы захватить Екатерину врасплох, требовалось много умения. Она держала наготове заговор герцога Алансонского и Ламоля, дабы возобновившееся соперничество с братом отвлекло Карла IX от стремления освободиться из-под ее опеки. Но прежде чем приступить к делу, она хотела рассеять ту подозрительность, при которой всякое примирение ее с сыном было бы невозможно: мог ли он оставить власть в руках матери, способной его отравить? На этот раз, почувствовав, какая серьезная опасность ей угрожает, она призвала к себе Строцци, своего родственника, человека исключительной энергии. Она устраивала тайные совещания с Бирагой и братьями Гонди, и никогда еще она не советовалась так часто во дворце Суассон со своим оракулом. Несмотря на то, что привычка к притворству, точно так же как и годы, надела на Екатерину эту маску аббатисы, сделав ее лицо высокомерным и аскетически-суровым, мертвенно-бледным и вместе с тем исполненным глубокой мысли, сдержанным и проницательным, столь запоминающимся тому, кто вглядывался в ее портрет, — придворные стали замечать на этом флорентийском зеркале какие-то тучи. Ни одна правительница не выглядела столь властной, как эта женщина, с того дня, когда после смерти Франциска II ей удалось обуздать Гизов. Ее головной убор из черного бархата — она до конца дней носила траур по Генриху II, — подобно монашескому капюшону, облегал ее властное и холодное лицо, которому она умела в случае надобности придавать все обаяние итальянки. Она была так хорошо сложена, что ввела для женщин особую посадку на лошади, при которой видны были ноги: достаточно сказать, что она была обладательницей красивейших в мире ног. Европа издавна следовала во всем французским модам, и женщины всех европейских стран стали ездить на лошади с подножкой. Достаточно представить себе ее высокую фигуру, чтобы видеть, как величественно выглядел в эту минуту весь зал. Эти две королевы, столь отличные друг от друга по духу, по красоте, по одежде и, пожалуй, уже находившиеся в ссоре между собой (одна — простодушная и задумчивая, другая — задумчивая и серьезная, как будто отрешенная от всего), в этот вечер были слишком заняты своими мыслями, чтобы дать придворным тот сигнал к началу веселья, которого те ждали.
Глубоко скрытая ото всех драма, которая уже в течение полугода разыгрывалась между матерью и сыном, была угадана кое-кем из придворных. Но особенно пристально за ней следили итальянцы, ибо они знали, что всем им придется плохо, если Екатерина проиграет игру.
Вполне понятно, что сейчас, когда стало очевидно, что мать и сын стараются всеми средствами обмануть друг друга, взгляды всех присутствующих обращались в сторону короля. В этот вечер Карлу IX, утомленному продолжительной охотой и какими-то серьезными занятиями, которые он скрывал ото всех, можно было на вид дать сорок лет. Он был уже совершенно изъеден болезнью, от которой и умер и которая дала потом некоторым важным лицам повод думать, что его отравили. Де Ту, этот Тацит династии Валуа, пишет, что хирурги обнаружили на теле Карла IX какие-то подозрительные пятна (ex causa incognita reperti livores). Похороны этого государя прошли еще более незаметно, чем похороны Франциска II. Из Сен-Лазара в Сен-Дени тело короля провожали только Брантом и несколько стрелков королевской гвардии, которыми командовал граф фон Солерн. Это обстоятельство, точно так же, как и ненависть к сыну, которая, по мнению де Ту, снедала тогда королеву-мать, может служить подтверждением ее виновности. Оно, во всяком случае, подтверждает высказанное здесь мнение о том, что Екатерина не любила своих детей. Черствость ее объясняется не чем иным, как верою в астрологические предсказания: эта женщина не могла быть заинтересована в тех орудиях, которые ей изменят, Генрих III был последним королем, над которым она властвовала — вот и все. В настоящее время можно смело утверждать, что Карл IX умер естественной смертью. Его излишества, его образ жизни, слишком быстрое развитие, его отчаянные попытки захватить бразды правления в свои руки, его жажда жить, его крайнее переутомление, его последние страдания и последние наслаждения — всего этого достаточно, чтобы доказать людям непредубежденным, что король умер от болезни груди, недуга, который в те времена врачи еще не умели распознавать и недостаточно изучили и симптомы которого были таковы, что могли заставить самого Карла IX думать, что его отравили. Но в действительности тем ядом, которым его отравила мать, явились роковые советы приставленных к нему придворных; под влиянием их наущений он растратил все свои физические и нравственные силы; это и послужило причиной его болезни, приобретенной и никак не врожденной. В этот период его жизни больше, чем когда-либо, Карла IX отличала какая-то мрачная торжественность, которая, пожалуй, даже украшает королей. Величие его тайных мыслей отражалось на его лице, итальянским цветом которого он походил на мать. Эта бледность цвета слоновой кости, такая прекрасная при свете свечей, так хорошо сочетающаяся с грустью, резко контрастировала с его иссиня-черными, горящими, как уголь, глазами.