Об истине, жизни и поведении

Толстой Лев Николаевич

Сострадание к живым существам вызывает в нас чувство, подобное телесной боли. И так же как можно загрубеть к телесной боли, можно загрубеть и к боли сострадания.

1

Сострадание ко всем живым существам есть самое верное и надежное ручательство в нравственности поведения. Кто истинно сострадателен, тот, наверное, никого не оскорбит, не обидит, никому не сделает больно, ни с кого не взыщет, каждому простит, так что все его поступки будут носить печать справедливости и человеколюбия. Пусть кто-нибудь скажет: «Это – человек добродетельный, но он не знает жалости», или: «Это – несправедливый и злой человек, но он очень жалостлив», – и вы почувствуете противоречие.

Шопенгауэр

2

Полно вам, люди, себя осквернять недозволенной пищей!Есть у вас хлебные злаки; под тяжестью ноши богатойСочных, румяных плодов преклоняются ветви деревьев;Грозди

на лозах висят наливные; коренья и травыНежные, вкусные зреют в полях; а другие —Те, что грубее, – огонь умягчает и делает слаще;Чистая влага молочная и благовонные сотыСладкого меда, что пахнет душистой травой – тимианом,Не запрещается вам. Расточительно-щедро все благаВам предлагает земля; без жестоких убийств и без кровиВкусные блюда она вам готовит.Лишь дикие звериГолод свой мясом живым утоляют; и то не все звери:Лошади, овцы, быки – ведь травою питаются мирно,Только породы свирепые хищников: лютые тигры,Львы беспощадно жестокие, жадные волки, медведиРады пролитию крови...И что за обычай преступный,Что за ужасная мерзость: кишками кишок поглощенье!Можно ль откармливать мясом и кровью существ нам подобныхЖадное тело свое и убийством другого созданья, —Смертью чужою – поддерживать жизнь?Неужели не стыдноНам, окруженным так щедро дарами земли благодатной,Матери нашей кормилицы, – нам, – не животным, а людям,Жадно зубами жестокими рвать и терзать с наслажденьемКлочья израненных трупов, как лютые дикие звери?Разве нельзя утолить, не пожертвовав жизнью чужою,Люди, ваш голод неистовый, алчность утроб ненасытных?Был – сохранилось преданье – век золотой, – не напрасноНазванный так; жили люди счастливые, кроткие – просто;Были довольны и сыты одними плодами земными,Кровью уста не сквернили. И птицы тогда безопасноВоздух кругом рассекали; и робкие зайцы бесстрашноВ поле бродили; на удочке рыбка тогда не виселаЖертвой доверия; не было хитрых силков и капканов;Страха, предательства, злобы не ведал никто. И повсюдуЦарствовал мир.Где ж он ныне? И чем свою смерть заслужилиВы, безобидные овцы, незлобные, смирные твари,Людям на благо рожденные? Вы, что нас поите щедроВлагой сосцов благодатных и греете мягкой волною.Вы, чья счастливая жизнь нам полезней, чем смерть ваша злая?Чем провинился ты, вол, предназначенный людям на помощь,Ты, безответно-покорный товарищ и друг хлебопашца?Как благодарность забыть, как решиться жестокой рукоюОстрый топор опустить на послушную, кроткую шею,Стертую тяжким ярмом? Обагрить мать-кормилицу землюКровью горячей работника, давшего ей урожай?..Страшен ваш гнусный обычай и скользок ваш путь к преступленьям,Люди! Убить человека нетрудно тому, кто, внимаяЖалким предсмертным хрипеньям, режет телят неповинных,Кто убивает ягненка, чьи слабые вопли подобныПлачу дитяти, кто птицу небесную бьет для забавыИли, – нарочно, своею рукою вскормив, – пожирает!С вашей привычной жестокостью рядом стоит людоедство!О, воздержитесь, опомнитесь, я заклинаю вас, братья!Не отрывайте убийством от плуга вола земледельца;Пусть он, служивший вам верно, умрет не насильственной смертью:Не истребляйте стада беззащитные: пусть одевают,Греют вас мягким руном и поят молоком своим щедро,Мирно живя, умирая спокойно на пастбищах ваших.Бросьте силки и капканы! Не трогайте пташек небесных;Пусть, беззаботно порхая, поют нам о счастье и воле.Хитросплетенные сети, крючки с смертоносной наживойБросьте! Доверчивых рыб не ловите обманом коварным,Уст человеческих кровью созданий живых не скверните;Смертные – смертных щадите!Питайтесь дозволенной пищей, —Пищей, пригодной для любящей, чистой души человека.Овидий (перевод А. П. Барыковой)

3

Первое

условие для проведения религии в жизнь – любовь и жалость ко всему живому.

Фо-пен-хинг-тзи-кинг

4

Сострадание к животным так тесно связано с добротою характера, что можно с уверенностью утверждать, что, кто жесток с животными, тот не может быть добрым человеком.

Шопенгауэр

5

Всякое убийство отвратительно, но едва ли не отвратительнее всего убийство с целью съесть то существо, которое убито. И чем больше человек обдумывает форму убийства, чем больше сосредоточивает внимание и старание на том, чтобы убитое животное съесть с наибольшим удовольствием, чтобы дать убитому существу наибольшую вкусность, тем это убийство отвратительнее.

Гольдштейн

Когда испытываешь боль при виде страдания другого существа, не отдавайся первому животному чувству скрыть от себя зрелище страданий, бежать от страдающего, а, напротив, беги к страдающему и ищи средства помочь ему.

21 ИЮЛЯ (Любовь)

Любовь – это проявление божественной сущности, для которой нет времени, и потому любовь проявляется только в настоящем, сейчас, во всякую минуту настоящего.

1

Любить вообще значит делать доброе. Так мы все понимаем и не можем иначе понимать любовь.

И любовь не есть только слово, но есть деятельность, направленная на благо других.

Если человек решает, что ему лучше воздержаться от требований настоящей, самой малой любви, во имя другого, будущего проявления большей любви, то он обманывает или себя, или других, и никого не любит, кроме себя одного.

Любви в будущем не бывает; любовь есть только деятельность в настоящем. Человек же, не проявляющий любви в настоящем, не имеет любви.

2

Не будем медлить, чтобы быть справедливыми, сострадательными, внимательными к тем, кого мы любим; не будем ждать, когда они или мы будем поражены болезнью или угрожаемы смертью. Жизнь коротка, и не может быть слишком много времени, чтобы радовать сердца наших спутников в этом коротком переезде. Поспешим же быть добрыми.

Амиель

3

Скрывайтесь от несчастного, которому помогаете: пусть он наслаждается благодеянием, не зная имени своего благодетеля.

Из «Благочестивых мыслей»

4

Помогайте бедному, не стараясь узнавать причин его нищеты, чтобы не открыть того, что может ослабить ваше участие.

Из «Благочестивых мыслей»

5

Будь добр, хотя бы мир и осуждал тебя. Это лучше, чем когда тебя хвалят и ты продолжаешь быть дурным.

Лоди

6

Учение Евангелия содержит простую веру, а именно веру в Бога и почитание Его или, что то же самое, послушание Его закону. Весь же закон Его только в одном: любить ближнего. Любить ближнего, как самого себя, значит подчиняться закону и быть счастливым в исполнении закона и, наоборот, презирать и ненавидеть своего ближнего – это значит впасть в возмущение и упорство.

Спиноза

7

Существует два рода любви.

По одному, я просто люблю людей, не зная любви к единому во всех людях духовному началу.

По другому, я во всех людях только одно и люблю – это единое во всех людях духовное начало.

Разница между тою и другою любовью в том, что в первом случае я буду любить людей только до тех пор, пока они будут приятны мне.

Во втором же случае, когда я буду любить в людях их сущность, единую во всех нас, я буду любить людей даже тогда, когда они будут неприятны мне.

В первом случае мы будем то и дело менять предметы своей любви, менять жен, друзей, мужей и т. д., так как люди, которых мы любим, постоянно изменяются, изменяются и наши чувства к ним.

Во втором случае, по мере собственного нашего нравственного роста, мы все больше и больше будем любить то божеское духовное начало, которое мы все яснее и яснее будем познавать во всех людях.

Федор Страхов

Мучительно тяжело бывает вспоминать о том, как ты мог сделать и не сделал дело милосердия, как ты непоправимо навсегда лишил помощи того, кто ждал ее от тебя, а себя радостного сознания исполнения должного.

Недельное чтение

Неверующий

Вечно новым и постоянно возрастающим удивлением и благоговением две вещи наполняют душу, чем чаще и постояннее ими занимается размышление: звездное небо надо мною и закон нравственности во мне.

Кант

В начале 1852 года, когда я жил в Брюсселе, ко мне вошел незнакомый мне молодой человек. Лицо вошедшего было приятное, с искренней улыбкой и таким же искренним и живым взглядом. Одет он был с некоторой изысканностью: на нем был бархатный жилет с резными пуговицами, желтые перчатки, цветок в петлице и тросточка в руке, и видно было много очень белого белья. На вопрос, кто он, он отвечал мне, что он – священник.

– Или, скорее, был им, – сказал он. – Я оставил ложное для истинного. Теперь я – то же, что вы: изгнанник.