Об исторической лингвистике
Шрифт:
Ровно в таком состоянии были письмена, которые нашли в большом количестве при археологических раскопках на Крите и в материковой Греции в начале и середине ХХ века. Они были на глиняных таблетках, пластиночках из обожженной глины, иногда на других материалах. В распоряжении ученых оказалось много сотен таких текстов. Это была явно одна и та же письменность, один и тот же набор знаков, порядка 100 разных знаков. И решительно никаких сведений о том, что бы это могло быть. Предельно трудный случай для расшифровки: тексты на неизвестном языке, записанные неизвестным типом письма; и при этом нет билингв (то есть параллельных записей
Расшифровка этого письма — замечательный факт в истории лингвистики, не менее славный, чем расшифровка египетской письменности Шампольоном или древнеперсидской Роулинсоном. Основная роль в этом открытии принадлежит английскому архитектору Майклу Вентрису; второй участник — профессор греческой филологии Джон Чедвик. Вентрис составил всеобъемлющую таблицу, приводящую в систему все наблюдаемые последовательности знаков линейного письма В. При этом он убедился, что есть много разных слов, у которых начальные знаки повторяются, но встречаются разные концы. Понимаете, что это был намек на то, что слова склоняются или спрягаются, т. е. основа их постоянна, а меняются окончания. И если какие-то слова имеют одинаковый набор окончаний, значит, они относятся к одному грамматическому классу. Так постепенно удалось установить на чисто «алгебраическом» уровне основные грамматические закономерности текстов, еще не пытаясь разгадать ни единого слова и не зная, что это за язык.
Многие исследователи пытались подставить в эти тексты слова самых разных древних языков, распространенных вокруг острова Крит: египетского, этрусского, языков Палестины, языков Малой Азии. Но всё проваливалось, никакие из этих попыток не были успешны. Что касается греческого языка, то к нему никто не обращался, потому что у археологов господствовала всеобщая полная уверенность, что речь идет о языке культуры, несравненно более древней, чем греческая. Сам Вентрис считал, что тексты написаны на каком-то языке, родственном этрусскому.
Опираясь на статистические закономерности распределения знаков, Вентрис смог установить вероятные фонетические значения нескольких знаков. С их помощью ему удалось выявить в тексте названия некоторых критских городов. И оказалось, что эти названия имеют грамматическое оформление, похожее на греческое. И вот Вентрис, несмотря на всеобщее убеждение, что древнейшее население Крита было не греческим, и на свое собственное мнение, что таблички написаны на языке, близком к этрусскому, решил всё же проверить, что получится, если попытаться подставить в текст греческие слова. И к его изумлению, один за другим стали открываться элементы текста на древнейшем диалекте греческого языка.
Окончательной победой расшифровки можно считать тот день в мае 1953 года, когда Вентрис получил письмо от своего коллеги археолога Блегена, который вел раскопки в Пилосе на Пелопоннесе, с текстом только что найденной новой таблички. Это был некий список, где в конце каждой строки стояло изображение треножника и цифра (написание цифр уже было известно). В строке с цифрой 1 Блеген, используя расшифровку Вентриса, прочел ti-ri-po, в строке с цифрой 2 — ti-ri-po-de. Это прямые соответствия архаического греческого tripos
Сейчас критское линейное письмо В уже расшифровано полностью. Вот вам замечательная счастливая история.
Но есть и истории, напротив, несчастные. Самая главная из них — это история Фестского диска, о которой вы, наверное, слышали. Фестский диск найден тоже, кстати, на Крите, в городе Фест, и нынешние путешественники, которые ездят на Крит купаться в море, могут зайти в знаменитый музей, где выставлен Фестский диск. Это обожженный глиняный диск, размером немного побольше ладони, необычайно красивый, аккуратно исписанный с двух сторон по спирали знаками иероглифического вида. Среди них есть головы, изображения людей, животных, растений, оружия. Но это не рисунки, а настоящее письмо; более того, каждый знак не процарапан, а выдавлен в глине штемпелем — т. е. принцип тот же, что у Гутенберга.
Для Фестского диска существует множество попыток расшифровки. Прочтения предлагались самые разные — от списка городов или кораблей до гимна богам и даже до разнузданного гимна весьма современного, почти неприличного содержания. Но тут, к сожалению, применим очень простой принцип: если некто предлагает полную расшифровку Фестского диска, то ее можно даже не читать. Надежными здесь можно считать только успехи в установлении слогового характера знаков, в изучении закономерностей их распределения и т. п., но не более того.
Так что ситуация, которую вы обрисовали, является — не скажу массовой, — но во всяком случае, многократно повторявшейся в истории изучения языков. Это безумно интересный и такой волнующий раздел лингвистики — расшифровка самой письменности как таковой. Хотите положить на это жизнь — тогда можно чего-то достичь, но просто так сесть и расшифровать к вечеру такую вещь, как многие надеются, — это никому не удавалось.
Лиза Щеголькова: Спасибо.
Филипп Хаустов: После того, как все падежи, склонения-спряжения отпали, окончания «съедены», откуда берутся новые частицы, типа de, of? Какого они происхождения?
А. А. Зализняк: Они берутся из того, что уже было в языке, но использовалось редко. Допустим, в русском языке пропали окончания родительного падежа — чем бы вы их заменили? Например, «дом приятеля», как бы вы сказали, если нет родительного падежа?
Филипп Хаустов: Я имел посещать мой друг вчера.
А. А. Зализняк: Да, но это не родительный падеж. А для родительного падежа какой-нибудь предлог пришлось бы использовать. Какой? Из имеющихся. Ему надо было бы придать немножко более общее значение.
Филипп Хаустов: «У», например...
А. А. Зализняк: «У», может быть. Вот ровно в таком положении оказался болгарский язык, единственный славянский язык, который потерял падежи. В болгарском языке нет окончаний падежей. Что же в этой ситуации пришлось сделать? Пришлось заменить их предлогами, поэтому по-болгарски это будет «дом на мой друг». Конечно, предлог «на» изначально не имел этого значения, оно несколько сдвигается в сторону по сравнению с тем, что было.