Объект «Зеро»
Шрифт:
– В долине у озера туман будет стоять до сезона дождей, сэр. Да, точно – до самых дождей.
– Хорошо. Иди отдыхай. Завтра утром пойдешь через горы на юг, к Мак-Дауну. Знаешь, где это?
– Да, сэр.
Я обернулся и крикнул в открытую дверь:
– Цэндорж! Переодеть, накормить, дать поспать. Завтра в шесть тридцать – ко мне.
Мой ординарец широко улыбнулся – не человек, а желтая монгольская луна, протянул гонцу руку:
– Пойдем, друг. Тэкола? Я слышал. Пойдем, кушать будешь, спать будешь. Девка хочешь? Девка будет. У нас девок много. Мужиков мало. Пойдем.
Они ушли. Я оперся локтями о медный стол и пробормотал в усы:
– Никакого порядка. Разнежились тут, как на курорте. Девок у нас, видишь ли, много… Вот придет Сыч – и покажет нам всем курорт…
Несмотря на то что наш с Шерхелем план обороны казался безупречным, я понимал, что мои бойцы, большинство из которых правильнее было бы назвать бойцухами, не остановят свободников. Но еще яснее я понимал, что пустить врага на плоскогорье – смерти подобно. Шерхель был абсолютно прав, когда говорил, что если враг возьмет кузни и плавильни, нам, всем нам, и тем, кто сейчас в Горной республике, и войскам, оказавшимся в тылу имперцев, конец.
Я не зря расспрашивал гонца о равнине и погоде на ближайшее время. Хрустальные черви могли неожиданно стать нашими союзниками, моим авангардом, первой линией обороны. Прыгуны свободников, едва только они завидят подвижных червей на равнине, тут же взбесятся. Противнику придется задержаться, чтобы уничтожить препятствие. И дело тут вовсе не в том, сколько человек потеряют свободники, вырубая червей. Мне важно время. День, два, три… лучше пять!
Я очень надеялся на Акку. Помощь должна прийти. Обязательно должна.
Главное, чтобы не наступила сушь. Впрочем, черви – это только затравка. Паровые пушки, минные поля и узкие ворота – вот мои козыри в этой игре. А к набору козырей есть и джокер. Большой медный джокер, над которым трудится Шерхель со своими арбайтерами.
– Герр Клим! Герр Клим! – раздалось под окном. Я высунулся и увидел приплясывающего на месте паренька. Кажется, его звали Рихардом, и он ходил у Шерхеля в подмастерьях.
– Чего тебе?
– Герр мастер зовет вас. Испытание. «Малыш Вилли» готов, герр Клим.
«На ловца и зверь!» – подумал я, убрал бумаги в сумку, набросил плащ и двинулся к приземистому зданию сборочного цеха, по пути привычно прочитав зеркальные вспышки гелиографа на дозорных башнях.
«Все спокойно», – сигналили наблюдатели.
– Все спокойно, – вслух произнес я. Спокойно. Надолго ли?
По дороге я машинально посмотрел на север, за Обрыв. Зоряная звезда слепила глаза, но у самого горизонта я разглядел темную полоску облаков – дыхание далекого океана. Эх, если бы сейчас оттуда пришел циклон! Тогда тысячи, десятки, а может, и сотни тысяч хрустальных червей вышли бы из влажных пойменных лесов в юго-западной части равнины и направились к Перевалу. Нашу стену черви не одолели бы и всей своей переливчатой и смертельно опасной массой сгрудились бы там, за лимесом. И свободникам ничего не оставалось бы делать, как бросить все свои силы на борьбу с червями.
«Слишком много «бы», – одернул я себя. – Дождей может не быть еще месяц. Лучше молись, чтобы западные ветры не принесли сухой воздух с равнин».
Ворота сборочного цеха оказались распахнутыми. В лицо мне пахнуло жаром, резкий запах купороса ударил в нос, глаза заслезились.
– О, герр командующий! – Зиг Шерхель, вытирая руки о передник из шкуры прыгуна, оскалил белые зубы и шагнул ко мне. – Сейчас будет историческое событие! Первый танк на планете. Мой маленький Вилли. Мы уже развели пары…
«Маленький» Вилли высился посреди цеха воплощением ночных кошмаров сумасшедшего милитариста. Восемь широких зубчатых колес в рост человека, выпуклый медный таран, зеленоватые листы бронзы, шляпки заклепок, смотровые щели и три восьмигранные приплюснутые башни, грозно глядящие на меня жерлами своих паровых пушек. Сразу вспомнился Великий век, парады на Красной площади, многобашенные сухопутные дредноуты большевиков «Т-28» и «Т-35». Наш Вилли выглядел не менее, а пожалуй, и более устрашающе, чем они.
– Сейчас давление достигнет рабочей величины, и мы двинемся, – объяснял Шерхель, размахивая руками. Арбайтеры, столпившиеся позади танка, возбужденно переговаривались.
Из трубы на корме «Малыша Вилли» валил густой черный дым. Во чреве машины клокотало пламя и скрежетали шестерни.
– Ходовые цилиндры мы из соображений безопасности убрали внутрь корпуса. Врагу будет трудно до них добраться, – сказал Шерхель. – Правда, внутри танка от этого очень жарко, но алягер ком алягер…
И тут же, оборвав самого себя, отрывисто пролаял:
– Айн! Цвай!
Из люков в башнях «Малыша Вилли» высунулись две совершенно одинаковые, густо измазанные копотью рожи в кожаных шлемах.
– Сейчас пойдет! – крикнул Айн.
– Клапан уже звенит! – крикнул Цвай.
И рожи канули в недра танка.
– Близнецы? – спросил я.
– Нет. Один русский, второй китаец, – перекрикивая сиплый гудок, ответил Шерхель. – Мои лучшие специалисты.
– А зачем такие прозвища?
Зигфрид Шерхель достал из кармана грязный обрывок бумаги, пробежал глазами написанное и, усмехнувшись, сказал:
– Потому что мне очень сложно выговорить «Ин-но-кен-тий Ев-гень-е-вич Жем-чуж-ни-ков» и «Жен-та-о Цю Шинг Тун».
Я рассмеялся. Струя молочно-белого пара ударила из-под днища танка. Вздохнув, «Малыш Вилли» медленно, словно нехотя, тронулся с места и с лязгом выкатился из ворот.
Рабочие и собравшаяся у цеха приличная толпа принялись вопить и швырять в небо шапки. Белобрысый мальчуган, вцепившись в подол материнской юбки, вытаращив глаза и открыв рот, глядел на ползущее по щебенке медное чудовище. Я хотел было поинтересоваться, почему малыша не эвакуировали, но его мать заметила мой взгляд и поспешно скрылась в толпе.