Обещание
Шрифт:
Крис взглянул на темное платье матери, на строгий костюм отца.
— Видимо, вы собрались на танцы, — с издевкой сказал он и, покачиваясь, подошел к родителям. — Мне Кейт сказала. И я пойду туда.
— Дорогой, — начала Гас, протягивая к сыну руку, — врачи считают, что это не очень хорошая мысль.
— К черту врачей, мама! — надтреснутым голосом заявил Крис и сбросил ее руку. — Я хочу увидеть ее. Потому что больше никогда не смогу этого сделать.
— Крис, — сказал Джеймс, — Эмили умерла. Лучше забыть о прошлом и самому встать на ноги.
—
— Это совсем другое дело, — возразил Джеймс. — Ты же не ногу сломал.
Крис не собирался уступать родителям.
— Почему вы просто это не скажете? — визжал он. — Вы думаете, что я хочу пойти на похороны Эм и броситься вниз с ближайшего утеса?
— Как только тебя выпишут, мы поедем на кладбище, — заверила его Гас.
— Вы меня не остановите! — выпалил Крис, бросаясь к двери.
Джеймс вскочил и схватил сына за плечи, но тот оттолкнул отца.
— Пусти! — задыхаясь, прохрипел он.
— Крис! — Джеймс не собирался отпускать. — Перестань.
— Я сам могу выписаться.
— Тебя не выпишут, — сказала Гас. — Врачи знают, что сегодня похороны.
— Вы не можете так со мной поступить! — завопил Крис, отталкивая отца и нанося ему удар в челюсть.
Джеймс, зажав рот рукой, отшатнулся. Крис выбежал из палаты.
Гас рванулась за ним.
— Держите его! — крикнула она медсестрам за стойкой ординаторской.
Она услышала за спиной какое-то движение, но не могла оторвать от сына взгляд. Ни тогда, когда запертые двери не дрогнули под натиском его ударов; ни тогда, когда санитары заломили ему руки за спину и воткнули в руку иглу; ни тогда, когда он тяжело упал на пол, — в его сверкающих глазах горел укор, на губах застыло имя Эмили.
Идея устроить поминки принадлежала Майклу. Поскольку Мэлани отказалась заниматься организацией похорон, он все взвалил на свои плечи: заказ рогаликов и копченостей, салатов, кофе и печенья. Какая-то из соседок — не Гас — накрыла стол в столовой к тому времени, когда они вернулись с кладбища.
Мэлани сразу же отправилась наверх, прихватив флакон валиума, а Майкл опустился в гостиной на диван, принимая соболезнования от своего стоматолога, коллеги и некоторых клиентов. Друзей Эмили.
Они подошли все сразу, большая бесформенная масса, которая, казалось, в любую секунду расступится и в центре окажется его дочь.
— Мистер Голд, — сказала одна девочка, Хезер или Хейди, с печальными сейчас, в иное время дерзкими голубыми глазами, — мы не знаем, как такое могло случиться.
Она коснулась его руки своей мягкой белой ладонью. Ее рука была размером с руку Эмили.
— Я тоже, — ответил Майкл, впервые почувствовав, что говорит истинную правду.
Внешне Эм была умным, увлеченным подростком с буйным темпераментом. Отцу нравилось то, что он видел, поэтому он не задумывался о том, чтобы копнуть глубже. Слишком боялся наткнуться на признаки наркотиков, секса и других взрослых вещей, которыми, по его разумению, ей еще рано было заниматься.
Он продолжал держать ладонь Хезер в своей руке. У нее были маленькие овальные ноготки — тусклые морские ракушки, которые можно спрятать в карман. Майкл поднес девичью ладонь к лицу и прижал к своей щеке.
Девушка отпрянула, отдернув руку, щеки ее пылали. Она отвернулась, тут же затерявшись в стайке подружек.
Майкл откашлялся, намереваясь объяснить. Но что объяснять? «Ты напомнила мне дочь. Жаль, что ты не моя дочь». Любые слова казались глупыми. Он встал и пошел мимо соболезнующих гостей и заплаканных родственников в прихожую.
— Прошу прощения, — решительным тоном сказал он. — От лица Мэлани и от себя я хочу поблагодарить вас за то, что пришли. Мы ценим ваши добрые слова и поддержку. Пожалуйста, оставайтесь здесь столько, сколько сочтете нужным.
А потом на глазах у пятидесяти изумленных людей, которые хорошо его знали, Майкл Голд покинул собственный дом.
В закрытом психиатрическом отделении посещение было разрешено два раза в день: в половине десятого утра и в три дня. Матери Криса не только удавалось быть здесь в это время, но и уговорить медсестер позволить ей остаться в отделении позже отведенного времени. Поэтому, возвращаясь после того, как побеседовал с психиатром или принял душ в общей душевой, Крис частенько заставал мать в палате.
Но когда Крис очнулся после укола в день похорон Эмили, матери рядом не оказалось. Он не знал, то ли нет еще трех, то ли врачи в свете утренней драмы запретили ей навещать сына, то ли она просто боится показываться здесь, после того как обманула его. Он приподнялся на кровати и потер лицо рукой. Во рту — как будто песка насыпали, голова кружится, словно внутри бьется муха.
Медсестра осторожно приоткрыла дверь.
— Вот и хорошо, что ты очнулся, — сказала она. — К тебе пришли.
Если это пришла мать, чтобы рассказать, как прошли похороны, — он не хочет ее видеть. Он желает знать все: как был оформлен гроб, какие стихи выбрали для молебна по Эмили, какая текстура земли, в которую закопали гроб. Мать, скорее всего, не помнит подобных мелочей, а если самому додумывать ее рассказ, так лучше вообще его не слышать.
Но когда медсестра отошла, пропуская визитера, в палате появился отец Эмили.
— Крис… — сказал он и остановился, испытывая неловкость, в шаге от кровати.
Крис почувствовал, как в животе похолодело.
— Наверное, мне не следовало приходить, — сказал Майкл. — Откровенно признаться, я знаю, что приходить не стоило. — Он положил куртку на краешек стула и засунул руки в карманы брюк. — Ты знаешь, сегодня хоронили Эм.
— Слышал, — ответил Крис. Он был рад тому, что голос не дрожит. — Я хотел прийти.