Обет мести. Ратник Михаила Святого
Шрифт:
Иван перекрестился и посмотрел в сторону вылезающей из-за близкого щетинистого горизонта луны. Это хорошо, что сегодня полная, сподручнее будет лохмача бить. Вот только Андрюха что-то явно против оговореного времени опаздывал… Неужто опять бабу на брата променял? Не должен бы, знает, что за забава в лесу предстоит!
Вдали протяжно прокричала выпь, Иван радостно ответил. Саженях в двухстах брат, сейчас появится!
Но человеческих шагов всё не было слышно. Ночная птица вновь провыла на том же самом месте. Ей вторила вторая, ещё дальше. Десять минут, двадцать,
Наконец неподалёку явно хрустнула под тяжёлым телом ветвь. Иван встрепенулся. Но тут ветерок донёс до него запах, столь знакомый опытным охотникам. Тяжёлый, псиный, ни с чем более в тех борах не сравнимый. Из чащи к охотнику шёл явно не Андрей!!
Сердце дало небольшой перебой, потом вновь забилось ровно, но гораздо чаще. Кровь привычно, как всегда в минуту опасности, прилила к щекам и лбу. Закусив губу, Иван неслышно поднялся на корточки, взял на изготовку рогатину, затаил дыхание.
Медведь вышел на полосу лунного света в нескольких саженях от засады. Остановился, принюхался. Памятуя со слов отца, что главное – это ошеломить зверя и заставить его подняться на задние лапы, Иван набрал полные лёгкие воздуха, вскочил, выпрыгнул из кустов и громко заорал:
– Вот он я, паскудник!!! Попался!!!
Медведь испуганно хрюкнул, но бежать уже было поздно. Он поднялся над землей, расставил передние лапы, словно собираясь обняться с невесть откуда взявшимся человеком в смертельном братании, и издал низкий глухой рёв. В этом звуке уже не было страха, лишь предупреждение и уверенность в собственных, действительно могучих силах.
Меж этих лап и вонзил охотник своё оружие. Длинный холодный металл с ощутимым хрустом вошёл в плоть, и раздался вой такой ужасающе-демонической силы, что весь лес с его птахами, шумом ветра, бегом низких редких облаков, волнами тумана, казалось, застыл навеки. Началась схватка, в которой уже не могло быть ни пленных, ни ничьей. Только гибель одного и торжество другого!
Иван успел воткнуть другой, заострённый, конец рогатины в мягкую землю. Зверь подался вперед, сам насаживаясь на железо и беснуясь еще больше. Наконец специально откованный упор ткнулся в лохматую грудь. Но это был ещё далеко не конец!
Медведь бешено метался на гигантском вертеле, стремясь любой ценой достать лапой до головы противника. Случись такое, и металлическая сетка не спасла б человека. А у Ивана на голове была лишь овчинная шапка, сползающая на мокрый лоб. Толчки были настолько сильны и непрерывны, что человек ни на миг не мог ослабить обе руки. А ведь ему нужно было выхватить из-за пояса секиру, чтобы нанести победный удар! Время летело, силы таяли. О, брат, где же ты, где? Помоги же мне, Боже праведный!!!
Молитва ли долетела до небес, остриё ли рогатины достало-таки до сердца зверя?.. Но медведь на несколько мгновений вдруг ослабил свой натиск. Этого оказалось достаточно. Иван рывком вытянул длинную рукоять, сделал быстрые полшага назад и изо всех сил рубанул, целя в левое ухо медведя.
Удар был страшен, секира по самый обух вошла в череп. Рёв мгновенно прекратился, и туша, ломая мелкие кустики, тяжело ухнула на
Ноги Ивана подогнулись сами собой. Он обессиленно присел, нечаянно раскровянив запястье о какой-то обломок куста. Это был его первый медведь, тем более добытый в одиночку, и неодолимая, невесть откуда пришедшая дрожь сотрясала молодое тело. Губы неслышно шептали:
– Сучий хвост! Получил, да, получил? А ты не лезь, куда не звали! Жри то, что лес даёт! Уф-ф-ф!..
Он потёр ладонью лоб, потом измученно улыбнулся, встал. Вытащил рогатину, на ощупь определил глубину удара. Уже спокойнее осмотрел тушу.
До рассвета оставалось ещё долго. Идти по тёмному лесу было бессмысленно: любой знаток чащи мог напороться лицом на сук, подвернуть ногу, оступившись на гнилой коряжине. Да и дни все еще стояли жаркие. Не разделаешь до полудня – трупный яд поползёт из потрохов в мясо. Охотник не спеша набрал груду валежника. Нарвал сухой травы, вздул костёр, вынул острый засапожник. Разделка для него больших проблем не составила…
…Когда Иван переступил порог дома, мать уже выгнала пастись корову, а отец за столом хлебал скисшееся молоко. Увидев сына с кровью на щеке и лбу, отложил деревянную ложку в сторону:
– Ну?..
– Готов. Осталось разрубить и вывезти. Андрей где?
Даже в полумраке жилища было видно, как вытянулось лицо изумленного Фёдора.
– Как где? Он же с тобой вместе ушел!
Не ответив, Иван подошёл к глиняной корчаге с молоком и жадно ополовинил её. Отец первым не выдержал затянувшейся паузы:
– Где брат, Ванька?!
– С Протасьевой дочкой, со старшей, вчерась ещё к Тьме подался. Обещал наскоро обернуться, дак не пришел что-то.
– Ты что, один хозяина завалил?..
Иван вместо ответа лишь развёл руками.
Фёдор засопел, словно кузнечный мех. Потом сорвался с лавки и, едва не проверив лбом на прочность низкую притолоку, стремглав выскочил на улицу. Вышедший вслед сын увидел, что отец направился к Протасию.
Был он в чужой избе недолго. Вернулся с искажённым от ярости лицом и вывел из конюшни единственного жеребца, явно намереваясь залезть на него без седла и куда-то скакать. Иван шагнул навстречу.
– Не вернулась Любашка?
– Нет. Протасий сам в недоумении. Где они кувыркаются, ведаешь?
– На наших покосах. Батя, дай я проскочу. Не ровен час с одной рукой не совладаешь и свалишься. Я приведу их обоих, обещаю. Хочу, чтоб ты знал и не бил его, дурака… По глупости всё это, батя! Любят они друг друга. Говорил он мне, что собирался просить тебя сватов к Протасию засылать.
– Сватов?! Будут ему сваты! Кнутом через спину будут, до тех пор, пока кнутовище не обломаю! Брата на охоте бросил, отца позорит! Будет ему, сукину коту, такая свадьба, что надолго женихаться не захочет!