Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод)
Шрифт:
— Как ты думаешь, сколько нас окружает индейцев? — спросил Розбуа испанца.
— Трудно сказать, — ответил Хозе. — Меня смущает мысль о том, какую дьявольскую шутку предложили индейцам этот хитрый Метис и его кровожадный папаша. Ты, верно, слышал их крик так же, как и я; они что-нибудь да придумали, ведь недаром эти краснокожие черти так торжествующе завыли у костров.
— С нашей стороны приняты все меры предосторожности, какие только можно придумать, — заметил Фабиан. — А когда человек исчерпал свои возможности, то ничего более не остается, как покориться судьбе.
— Ну так покоримся судьбе, — кивнул Хозе. — Но я чувствую жгучую жажду. Вы там ближе всех к водопаду, дон Фабиан, зачерпните, пожалуйста, воды в тыкву, которую я привязал на шомпол.
Фабиан подполз к водопаду, вытянул руку вперед и наполнил водой тыкву, которая пошла по кругу. Едва охотники утолили жажду, как Хозе вспомнил, что ничего не ел с самого утра, но Розбуа заметил, что припасы надо экономить.
Бойницы, устроенные охотниками, защищали от неприятельских пуль лишь тогда, когда они лежали на земле, но едва охотники немного приподнимались, их легко можно было видеть со стороны засады.
Прошло немало времени, и наступила минута, когда глаза охотника заметили движение на вершине утеса. Кустарник, покрывавший вершину скалы, на которой находились индейцы, заметно шевелился. Вскоре в ветвях мелькнул плащ буйволовой кожи.
— Ба! — воскликнул Розбуа. — Вот и начало новой военной хитрости; впрочем, может быть, это лишь уловка для отвлечения нашего внимания со стороны, где грозит более серьезная опасность.
— Опасность грозит именно с этой стороны; можешь быть уверен, — возразил Хозе. — Если прибавить к этой шкуре еще пять или шесть других шкур, то двое людей, стоя на коленях, могут очень легко поместиться позади такого укрепления, которое непроницаемо для наших пуль, как бы ни было мало расстояние, отделяющее нас друг от друга.
Пока Хозе рассуждал таким образом, вторая шкура, накинутая невидимой рукой на первую, как бы послужила доказательством правоты его слов.
— Что бы из этого ни вышло, — заметил канадец, — однако я внимательно наблюдаю за кустарником, и между листьями не может мелькнуть ни один глаз без того, чтобы я тотчас не увидел его.
Прошло немного времени, и к прежним двум буйволовым шкурам присоединилась третья, а вскоре за ней последовали еще пять других шкур, обращенных попеременно то кверху, то книзу шерстью.
— Эти шкуры, покрытые густым волосом, и впрямь непроницаемы для наших пуль, — сказал Фабиан.
— Нет сомнения, что это дело рук разбойника Метиса, — проворчал Хозе. — Наших глаз не хватит, чтобы уследить за всем, что будет твориться за броней из буйволовых шкур.
— Да! — сказал канадец. — Вон там шевелится кустарник, но так незаметно, что индеец, который там скрывается, верно, полагает, будто мы сочтем это колебание за дуновение ветра.
Место, на которое указывал Розбуа, находилось на крайнем конце утеса, напротив того выступа, где возвышался вал из буйволовых шкур. Выдавшийся там немного вперед огромный камень прикрывал небольшое отверстие, через которое один человек почти безопасно мог рискнуть высунуться вперед, чтобы посмотреть вниз.
— Ба, — заметил Хозе, — не заботься об этом бездельнике, а следи за Метисом и его гнусным отцом.
— Нет, говорю тебе, — возразил Розбуа. — Провидение отдает в наши руки человека, который виновен во всей этой дьявольской шутке. Видишь ты его?
Позади выдающегося вперед камня сидел, прижавшись на корточках, человек, которого с трудом можно было заметить за густым зеленым кустарником. Острый глаз старого охотника скорее угадывал цель, нежели замечал ее контур.
Человек оставался недвижим и не имел смелости отодвинуть ветку закрывающего его куста.
— Целься немного в сторону, Хозе, — крикнул канадец. — Вот так! Хорошо!!!
Выстрел из ружья испанца заглушил его слова.
Барайя, пораженный в голову, вытянулся, точно раненая змея. Ему не было никакой возможности удержаться, и он мгновенно покатился с утеса, оборвав кусок зеленого дерна, покрывавшего склон.
— Теперь бездельник торчит по горло в золоте, — сказал Хозе.
— Всевышний справедлив! — прибавил — старый охотник.
— Пусть теперь дьявольский Метис поищет сам сокровище, которое ему обещано, — хмыкнул испанец. — Как видно, я хорошо сделал, что прикрыл дерном обнаженную породу в долине.
Между тем небо заволокло тучами, эхо повторило первый глухой раскат отдаленного грома.
— Это будет страшная ночь, — сказал Розбуа. — Нам придется бороться не только с людьми, но и со стихией. Фабиан, глянь, хорошо ли закрыт наш порох, да осмотри равнину и удостоверься, где теперь четверо негодяев? Не у своих нор?
Между тем юноша, не говоря ни слова, пополз к краю площадки, где был скрыт порох, а старый охотник обратился к Хозе:
— Душа моя мрачна, как эти облака, скрывающие в недрах дождь и гром. Мое сердце сделалось так же мягко, как у женщины; печальные предчувствия, которые я стараюсь не выказывать перед Фабианом, сломили мое мужество, которым я прежде гордился. Не подскажешь ли ты, Хозе, что-нибудь одобряющее, чтобы в нужде и опасности утешить своего старого товарища?
— Ничего, мой бедный Розбуа, — отвечал испанец, — и избави Бог, чтобы тебя поразила пуля какого-нибудь из этих дьяволов.
— Я тревожусь не о себе, — перебил охотник. — Если я и дорожу жизнью, то отчасти ради тебя, но преимущественно ради Фабиана. Не сердись на меня за такую откровенность, должен тебе сказать, что я опасаюсь кое-чего другого, нежели потери жизни.
— Я понимаю тебя, — возразил Хозе, — ты опасаешься подвергнуться разлуке с Фабианом, оставаясь в живых, как было перед тем.
— Ты отгадал, Хозе, ты коснулся самой больной струны в моем сердце. Поэтому, если случится, что я попаду в руки этих индейцев, не теряй понапрасну времени и предоставь негодного старика его судьбе. Поезжай с Фабианом в Испанию и помоги ему возвратить потерянное. Но постарайся, чтобы он не забыл, что на свете жил человек, для которого он служил тенью дерева в пустыне или путеводною звездой, мерцавшей ему во мраке.
Между тем Фабиан тихо вернулся на свое прежнее место.