Обитель духа
Шрифт:
– Приветствую, хан-отец. – Он наклонил черноволосую голову с заложенными за уши косичками. – Здоров ли ты?
– Хвала Небу, – коротко ответил Темрик. Видеть зятя не хотелось. – А ты, я вижу, уже поправился?
– Пустяки, – преувеличенно небрежно отмахнулся Тулуй. Еще бы, быть раненым тяжело каким-то мальчишкой… – Пришел узнать, когда откочуем. Полагаю я, что надо откочевать нынче западнее, к урочищу Кара-Мыыг – там и трава пожирней, и койцагов потрепать можно…
– Духи вон говорят, соли выбрать надо, – невозмутимо заметил Темрик,
– А вот те же духи у Готола говорят – в Кара-Мыыг, – злорадно сказал Тулуй. Не сдержался.
– А ты кто, чтобы вперед хана у духов спрашивать? – очень неприятным тоном спросил Темрик. – И Готол раньше времени зря языком треплет. Вот спрошу его – пусть скажет. Мне. А теперь я еще подумаю, спрашивать ли.
Тулуй понял, что совершил промах. Глаза превратились в узкие щелочки.
– Это он мне так сказал. К слову. Не почти за невежливость, хан-отец.
– То-то. – Темрик расслабился. – Здорова ли дочь моя Ахат?
– Хвала Небу, здорова, – кивнул зять. – Спрашивает, можно ли ей вечером прийти.
– Буду рад, – коротко ответил хан, хотя последнее время чувствовал себя с дочерью неловко: кто знает, что выберет она между отцом и мужем? А выбрать рано или поздно придется…
– Ну, я все сказал. – Лицо Онхотоя уже снова стало обычным, он не торопясь поднялся. – Перед тем как откочуем, надо мне обряды духам этого места исполнить, чтобы в следующий раз приняли нас благосклонно.
Темрик мгновение помедлил, встретившись в шаманом взглядом. Потом кивнул. Когда за шаманом закрылся полог, долго молчали, глядя на мерцающие прозрачные угли в очаге. Наконец Тулуй не выдержал:
– Больно наглый этот избранник Неба! Зря ты его привечаешь, хан-отец. Готол хоть и менее искусен в шаманском деле, а с ним проще. Этот же все хитрит-хитрит, все норовит всюду нос сунуть. Ну что шаман? Пусть духов задабривает, а решения должны вожди принимать.
Темрик неторопливо огладил подбородок, скрывая усмешку.
– Будет тебе, Тулуй. Онхотой хороший шаман, всеми признано, что хороший.
– То-то и оно, что хороший, – зло бросил Тулуй. – Даже слишком. Возомнил себя самим тэнгиром-небесным божеством прямо. Может, завтра на небо улетит?
– Может, и улетит, – спокойно сказал Темрик. – Кто знает?
Тулуй помялся, помолчал. Хан уже понял, что тот пришел с какой-то целью – зять уже давно без крайней надобности к нему не захаживал.
– Я вот решил… насчет чужака, – наконец произнес он. – Ты не думай, хан-отец, я на него зла не держу. Сам виноват, решил поиграть с сопляком, как лиса с полевкой… Но ведь он пришел Крова и Крови просить, так? Так что же ему теперь на войлоках валяться? Пусть идет ко мне, покажет, каков из него воин. В одном-то поединке и повезти могло.
Вот. Теперь понятно.
– Что ж, верно ты говоришь, зять. – Он открыл глаза широко и уставился на вождя в упор. – Ежели несчастного случая с ним не случится, так почему бы и нет? Верю я, что ты, зять мой Тулуй, не настолько мелок.
– Не настолько, мой хан. – Тулуй был сама искренность. – Не настолько.
Онхотой, выйдя от хана, не спеша потянулся. Подозвал своего тишайшего коня – старого, с выпирающими ребрами и вечно сонным взглядом – и потрусил к дому. Юрту свою он всегда ставил на отшибе, так шаману сподручнее. Он жил там с двумя помощниками, дожидающимися, когда Онхотой примет Седьмую степень и будет иметь право посвящать в шаманы сам. К такому шаману и из соседних племен будут ездить, они редки. Сам Онхотой, например, ездил за посвящением к шаману кхонгов из рода Белых Кузнецов. Прожил у кхонгов целый год, а когда вернулся, волосы на его висках поседели.
Юрта шамана стояла у кривой березы, на небольшом холме. На березу обычно вешали приношения, какие хотели посвятить эзэдам – духам местности. Место считалось священным, и без особой нужды джунгары старались сюда не ходить: в таком месте духов кормят, они близко, а непосвященному сунуться – может и недобрым обернуться.
Но сейчас он издали заметил двух всадников у юрты, о чем-то толкующих с помощником. Прищурил глаза. Так и есть. Рыжая сестренка чужака. Кажется, чужака зовут Илуге. Чудное имя. Совсем не из языка косхов.
Завидев его, девушка и раб поехали навстречу. Пожалуй, надеть такие обноски постыдилась бы и последняя нищая старуха, но рыжей было явно все равно. Они действительно пришли сюда, в чем были.
– Да будет милостивы к вам эзэды, – приветливо сказал он и увидел, как у обоих расцвели лица. Видимо, немного радушия они здесь видели.
– И тебе того же, Хэсэтэ Боо, – почтительно отозвалась девушка. Она действительно отмылась. Несмотря на то, что, как и все степные жители, лицо ее для защиты от холода было вымазано жиром, было видно, что кожа у нее ослепительно белая, какая чаще всего и бывает у рыжих.
– Что привело вас ко мне? Лучше ли твоему брату? – спросил он, и был награжден страдальческой и робкой улыбкой, от которой и у столетнего старца бы дрогнуло в груди.
– Он стал меньше бредить, – ответила она. – Но все еще временами не узнает ни меня, ни Баргузена. На Баргузена один раз с мечом кинулся, чуть не убил. Ночью кричит, и язык какой-то странный.
– Давай ему то зелье, – строго приказал шаман. – Трижды в день. И онгонов, что я дал, поставь на переднем месте, жертвы им приноси. Они вас принять должны, молиться надо.