Облачный путь
Шрифт:
Слов она не понимала, но праздники эти навсегда запомнила. Не могла сказать, нравились они ей или нет. Начало их – да, очень. Когда тихо, с замиранием в сердце, наблюдала таинство извлечения из сундуков нарядов – сложных, многослойных. Белоснежной нижней юбки, черных сурпанов, множество разной формы и цветов фартуков, обвешанных лентами, бисеринами и блестками, у многих умелиц – с вышивкой. А особенно ее привлекали тяжеленные украшения – монисто – и остроконечные шапочки. Все из монет – серебряных, с потертыми портретами неизвестных ей тогда царей и цариц. Став постарше, она тщетно пыталась отыскать такие на новых нарядах деревенских красавиц, но это были уже только круглые металлические бляхи. Сказочная старина скрылась куда-то
Когда разрешали, она с трепетом доставала из секретной коробочки своей матери несколько царских монет, доставшихся от бабушки, и представляла, что есть здесь какая-то загадка и давняя история, хотя как с наукой с ней не была еще знакома. Но не все понимали ценность этих предметов, как и ее мать – она обменяла как-то монеты на золотые сережки.
Где теперь эти деревенские праздники и наряды, пусть даже увешанные поддельными деньгами? И в деревнях теперь «городские», «цивилизованные» банкеты. Эти старинные завораживающие ее когда-то обряды – «старомодные» и никому не нужные. И то, что показывают заезжим туристам, – театральное, ненастоящее. Совсем не то, что видела она когда-то своими глазами. А наряды – кукольные, подиумные. Никогда ни таких, ни даже похожих не было в крае ее детства!
К сожалению, имели место и другие традиции, из-за чего эти развеселые сборища она стала избегать. Между гостями расхаживали задиристые зазывалы из близкой родни юбиляра или молодоженов с большим ведром браги и ковшом, который надо было обязательно осушить каждому, и не один за вечер. Отказаться от этого – хоть молодому, хоть больному – значило смертельно оскорбить хозяев дома. Обижать никто не хотел – и пили. Мужчины, женщины, старики и даже дети. За полночь – крики, драки, брань. А наутро и не помнят, о чем ссорились, той же браги выпьют – и опять добрые соседи. Гуляли так два-три дня.
Все деревни в округе не отличались от отцовской. В том числе и соседняя, куда она переезжала во вторую половину лета к родителям своей матери. Но здесь ее окружали заботой, сосредоточенной только на ней (двоюродные брат и сестра жили далеко и приезжали очень редко и ненадолго). Бабушка с дедушкой души в ней не чаяли. Она взаимно их обожала.
Здесь родственной душой был дедушка со светлым одобряющим взглядом с хитрым прищуром. Позитивное отношение ко всему и ко всем, что и кто его окружал, уверенность, что жизнь прекрасна, а люди добры, передавались и ей. Обычный деревенский работяга, но чувствовалась в нем интеллигентность с вечной жаждой желания знать и уметь больше, чем нужно для тихого существования.
Родом он был из зажиточной крестьянской семьи, где с детства привык к труду с утра до позднего вечера. А уж когда своими руками соорудили мельницу, то их многочисленному семейству точно стало не до отдыха. Делали все сами, батраков не нанимали, но в деревне завистливые языки называли их кулаками. А раз назвали груздем, так и кузовок не миновал – в тридцатые-то годы при советской власти. И вот смотрели семеро детей, по воле судьбы только что лишившиеся матери, вслед телеге, увозящей их отца-кормильца в далекую Сибирь деревья валить и баланду есть, а потом этому завидовали – там хоть кушать давали! И в этот же день все из их дома растащили, ни одежды на зиму не оставили, ни пера от курицы, а ночью пустили красного петуха – наказали малолетних врагов народа. И остались они в маленьком обгоревшем сарайчике. Траву-лебеду от голода кушали, нечаянные зернышки с земли у бывшей своей мельницы подбирали. Втихую, видя распухшие их животы, кто-то из деревенских корку хлеба подавал. Нам, нынешним, не понять, как они выжили!
А она еще не понимала, как сила их душевная и духовная не умерла, как на всю жизнь все эти семеро сохранили доброту к предавшим их людям. А больше всего не понимала, как продолжали почитать и
Ей было всего пять лет, когда любимого дедушки не стало, но этот человек также всю жизнь незримо присутствовал рядом. Она хорошо помнила его похороны. Как в огороде под вишнями тесали и колотили доски, потом обтягивали пылающим красным сукном и закрепляли его, забивая маленькие гвоздики. Все плакали, а она нет. Не потому, что не горевала о родном человеке, но что-то большее уже в этом возрасте понимала и воспринимала происходящее как естественное событие жизни. Она ведь вместе с мамой навещала тяжелобольного деда в больнице и знала, что этот день когда-нибудь наступит.
И стала она каждое лето проводить только с бабушкой. Работая учителем в деревенской начальной школе, та постоянно что-то рисовала, лепила, вязала, вышивала. Она рассматривала творения бабушки и справедливо считала, что талантливее никого нет на свете. При более близком знакомстве с родней по этой линии оказалось, что почти каждый там обладал художественным даром. Многие творили для души или для близких, но были и профессиональные художники.
Она прислушалась. В соседней комнате стучал по клавишам на заваленном японской мангой столе любимый бабушкин наследник. Их удивительно тянуло друг к другу – тогда трехлетнего ребенка и старого, повидавшего многое человека, последними словами которого были: «Жаль, так хотелось повидать внучка». Хорошо, что она давно поняла: ее ребенок особенный и удивительный. Его мир – из образов и красок, созданных воображением (ох уж эти учительские высказывания – «он у вас спит на уроках!»). Правда, и творчество нынче совсем другое – бабушка бы не поняла.
Мама, получив медсестринское образование, ни дня не проработала в больнице, а пришла к детям в детский сад и всю свою жизнь тоже рисовала, вышивала и наряжала кукол в принцессины платья, а заодно и свою дочь, в эпоху совкового дефицита и легкопромовского безвкусья. Зимой лепила из снега фигуры, превращая детскую площадку в сказочный уголок с танцующими медведями, разноцветными зайцами и веселыми Аленушками.
Растение начинается с корней, его питающих. Как и человек, который не всегда осознает, насколько сильно на него влияет то, что ему досталось от предков. Это та глубинная основа, на которую накладываются потом и воспитание, и образование, и окружающие обстоятельства. А более глобально существуют национальный характер и историческая память. И они откладывают отпечаток на наше отношение к миру. Многие об этом даже не задумываются.
Но есть еще одно обстоятельство: человек, в отличие от растения, имеет разум. И хорошо, если при этом обладает интеллектом и умением гибко мыслить. И тонко чувствовать. Поэтому самодостаточная и неординарная личность (многие из нас очень хотят, чтобы их такими считали) не может сформироваться без самовоспитания и стремления к саморазвитию. Утверждение «принимайте меня таким, какой я есть, каким меня родители, школа и среда сделали» ведет в никуда. В лучшем случае человек неинтересен и посредственен, в худшем – деградирует.
Муж однажды ей сказал: «Меня удивляет тот факт, как в такой семье могла появиться на свет такая, как ты, – совсем непохожая на них, совсем другая». А она все-таки больше в отца. И это осознавала. С годами научилась сдерживать и контролировать свои эмоции. Стала мудрее. И все в ней – интеллектуально-высокоэмоциональная натура, математическое мышление («мужское», говорил муж), творческое начало, постоянная потребность двигаться вперед и вверх, да еще и интуитивно-провидческие способности – не взялось из ниоткуда.