Обломок империи
Шрифт:
Райста сделала гримасу и выпрямилась, спина ее хрустнула, когда она нажала на нее.
— Тогда, может быть, вы тревожитесь зря? Он кивнул, скрестил руки на груди и прислонился к голографической камере.
— Да, возможно. Я прослушал все военные частоты. Мейз, Шикста, Эймс — все они на месте и разговаривают так, будто ничего неприятного не произошло, кроме того, что все они переутомлены. Единственное чего не хватает, это разговорчивости Синклера. Но, может быть, последние два дня у него хватало других дел, а мы несколько сбавили темп.
— Да,
Мак уставился в невозмутимые глаза Райсты.
— Вы этому тоже не верите, да?
— Верю? На чем нам строить догадки? Только на том, что Синклер не бросил все и не кинулся жечь линии связи, приветствуя нас дома и рассказывая, какие мы замечательные, что выбили душу вон из Сасса и выбрались оттуда живыми?
— Вы видели его лицо в тот последний день, — Мак ударил кулаком в ладонь, — это же Синклер. Он переживал, командир. У него душа болела, потому что он считал, что посылает нас в безвозвратную командировку. Он чувствовал себя в ловушке, несчастным и виноватым. Я слишком давно его знаю. Он должен уже быть на связи, счастливый, как какой-нибудь паршивый жаворонок, что нам все удалось. К черту все формальности, он был бы здесь, сияющий я довольный.
Райста скептически подняла бровь.
— Говорю вам, я его знаю.
— Мак, я в этом не сомневаюсь. Я тоже считала, что знаю его. Я не люблю его, но думала, что знаю.
— Почему в прошедшем времени?
— Потому. Времена в речи могут передавать многие оттенки мысли.
— А уточнить не можете, командир?
Райста прикусила нижнюю губу, снова склонившись над голокамерой, мерзкий желтый свет омывал ее древнее липе, ее горбатый нос.
— Возможно, Синклер, которого вы знали. Ну, он ведь молод. Я много видела молодых людей, наблюдала за ними с интересом долгие годы. Молодые люди впечатлительны. А Или хитрая профессионалка, знающая все фокусы и уловки.
— Синк не купится на…
— Неужели? Она красивая женщина, а как вы говорите, у него болит душа, потому что он только что послал лучшего друга почти на верную смерть. Как вы думаете отреагирует он, если милая Или застанет его в таком состоянии и посмотрит на него своим нежным ласковым взглядом, а взгляд она умеет менять, как хочет?
— Синк слишком умен и проницателен.
— Верно! У него была одна любовь, и он ее потерял. Он одинок, вечно на бегу. Если она правильно подойдет к нему, она возьмет его в руки за несколько дней… И, Мак, она оставит его очарованным.
— Говорю тебе, Синклер слишком умен. Райста кивнула и прищурилась.
— Ты тоже не дурак, верно?
— Бьюсь об заклад.
— Тогда, может быть, скажешь, что, если Крисла позовет тебя однажды ночью в постель ты что, вежливо улыбнешься и уйдешь?
— Это совсем другое.
На лице Райсты ничего не отразилось.
— Вот именно. Как я уже говорила, я получаю массу удовольствия, наблюдая за молодыми мужчинами. К несчастью, это все, что мне осталось, в моем возрасте.
— Может, мы вернемся к предмету разговора?
— Не заводись, не красней, мальчик.
— Перестаньте так меня называть!
— У нас есть еще день, прежде чем мы выйдем на причальную орбиту. Какой у тебя план?
Мак овладел собой, преодолел раздражение и широко развел руками.
— Как только придумаю, тут же дам знать.
Хорошо, ты можешь надеяться только на то, что ты ей чем-то сможешь пригодиться. Если же нет, может оказаться, что лучше бы твой хитроумный план, сохранивший нас живыми после Сассы не удался.
— Если они нас ищут, то где же они, черт возьми? — резко спросил Бачмен у темноты. Он должен был повысить голос, чтобы его можно было услышать за шумом вентиляторов, качающих горячий воздух у них над головой. Его бурлящие потоки не только поддерживали в помещении приятное тепло, но его завихрения сдували весь мусор в тупичок, куда привела их Анатолия.
Она сидела в этом мусоре на корточках. Каждые десять минут Бачмен пробовал свой коммуникатор. Усталые, голодные, умирающие от жажды, они отдыхали на куче пластика и бумаги. За маскирующим шумом вентиляторов их голоса нельзя было услышать дальше четырех метров.
— Неплохая норка, — похвалила Уилер, ее лицо едва можно было различить во мраке. — Надо отдать должное, Анатолия, ты отличный солдат. И ты долго жила здесь внизу?
Она нервно потерла руки, драгоценная распечатка лежала у нее на коленях.
— Кажется, будто прошла вечность.
— Это правда? То, что ты сказала, что убила кого-то металлической палкой?
— Да. Он загнал меня в похожее место. Стал меня насиловать, и я забила его до смерти, — она посмотрела вверх, ненавидя и темноту, и воспоминания, ею вызванные. — Он, наверное, до сих пор там лежит, гниет в мусоре. Люди редко сюда спускаются. Если вам нужна пища, вы поднимаетесь выше, ближе к поверхности, где мусор богаче.
Бачмен включился в разговор:
— Ты уверена, что хочешь говорить об этом? Может, помечтаем, что будем делать, когда выберемся отсюда, что-нибудь о ресторане с эштанским бифштексом и рипарианским элем.
— А как насчет того, чтобы добраться до Министерства внутренней безопасности и перерезать горло Или, — предложила Уилер.
— Согласен, но чтобы только не разозлить Синклера. Он с ней близок. Слышал от Мхитшала.
— Он не близок с ней, — стала защищать его Анатолия. — Я думаю, он знает, чего она стоит и чего хочет.
— Знает что-то, чего не знаю я? — заинтересовался Бачмен, желая посплетничать.
— Он не такой дурак, как вы думаете, — упрямо продолжала настаивать Анатолия. — Она использовала его. И не сиди здесь с видом святого, это могло случиться с каждым. Или хитрая, а у Синклера много забот. Она знает, как надо обращаться с мужчиной.
— И самыми разными способами, — сострила Уилер. У Анатолии начали гореть уши, она подняла палец и ткнула в темноту.
— Сделайте человеку снисхождение. Он был одинок. И тяжесть всей империи навалилась ему на плечи.