Обман Зельба
Шрифт:
Мы вернулись в его кабинет.
— А нет ли у вас чего-нибудь на доктора Вендта?
— Одну минутку. Терминал у нас в другой комнате.
Он вернулся без распечатки.
— В компьютере ничего. Но фамилия как будто знакомая. Может, конечно, я и ошибаюсь. Надо покопаться в бумагах, которые в целях защиты данных подлежат уничтожению и потому не попали в компьютер. Я, конечно, постараюсь не затягивать с этим, но совсем быстро не обещаю. Когда вам это нужно?
— Вчера.
Я сказал чистую правду. Впрочем, программа действий была ясна и без досье на Вендта. Вендт был мой единственный след — не важно, горячий или холодный. Мне нужно было выяснить, что он за человек, с кем общается,
12
Тщетное ожидание
Около семи вечера Вендт вышел из ворот психиатрической больницы, сел в свою машину и поехал в сторону Гейдельберга. Я поехал за ним. Я прождал его два часа и под конец уже бросал окурки в окно, потому что они не помещались в пепельницу. «Свит Афтон» — сигареты без фильтра, которые сгорают без остатка и без вреда для окружающей среды.
В3 — удобная, приятная дорога, и Вендт сразу же пришпорил свой маленький «рено». Несколько раз я терял его из виду, но потом догонял у светофоров. Он поехал по Рорбахерштрассе, свернул в Гайсберг-тоннель, объехал Карлстор и выехал на Хауптштрассе. Мой «кадет» запрыгал на мостовой, вымощенной булыжником. Мы припарковались в подземном гараже под Карлсплац, Вендт — на стоянке для инвалидов, я — на стоянке для женщин. Вендт выскочил из машины, взбежал вверх по лестнице, понесся через площадь, потом по Хауптштрассе мимо Корнмаркта и церкви Святого Духа. Мне за ним было не угнаться. Его фигура в развевающемся светло-бежевом плаще маячила где-то далеко впереди. У меня закололо в боку, я остановился на углу ратуши, чтобы отдышаться.
Миновав переулок Флорингассе, он вошел в дом под вывеской с золотым солнцем. Я дождался, когда боль в боку утихнет. На Марктплац и Хауптштрассе царил покой: для шопинга было уже поздно, для вечернего моциона еще рано. Компания по реконструкции, поощряемая налоговыми льготами, оставила на домах вокруг Марктплаца свои неизгладимые следы. Мне вдруг бросилось в глаза, что из ниши на углу ратуши исчезла каменная статуя военнопленного в шинели, с изможденным лицом и высохшими руками, простоявшего здесь в горестном ожидании пару десятилетий. Кто его «освободил» и куда переправил?
Под вывеской с золотым солнцем был ресторан «Соле д'оро». Я заглянул туда — Вендт сидел с какой-то молодой дамой, им как раз вручили меню. Я устроился напротив, в кафе «Бистро», за столиком у окна, откуда прекрасно была видна входная дверь ресторана. После кассаты, четырех эспрессо и четырех рюмок самбуки Вендт и его спутница наконец вышли из ресторана. Они не спеша прошли несколько домов и завернули в кинотеатр «Глория». Я смотрел фильм, сидя неподалеку от них, через три ряда. Мне запомнились только отчаяние женщины, у которой развивается шизофрения, старинные фасады господских особняков, праздничный стол на террасе, высоко над морем, и огромное закатное солнце в дымке. Выйдя из кинотеатра, я, под впечатлением от увиденного, утратил бдительность и потерял Вендта и его спутницу. По Хауптштрассе валила густая толпа студентов в пестрых шапках и лентах, американцев, голландцев и японцев, каких-то шумных молодых компаний из местных.
Я долго ждал на автостоянке. Вендт явился один. На этот раз он не торопился, ехал спокойно — Фридрих-Эберт-анлаге, Курфюрстен-анлаге, вдоль Неккара до Виблингена. Он припарковался в конце переулка Шустергассе. Номер дома я не разобрал, но видел, как он открыл и закрыл садовые ворота, обошел дом и спустился вниз по лестнице. Вслед за этим загорелись окна в полуподвальном этаже.
Я поехал через деревни домой. Полная луна заливала белым светом поля и крыши. Дома я долго не мог уснуть
13
Да и нет
Одно из преимуществ старости состоит в том, что тебе все верят, что бы ты ни говорил. Просто у стариков уже нет сил использовать это преимущество в качестве брачных аферистов и мошенников. Да и на что нам уже эти деньги?
Когда я представился отцом Вендта, его домовладелица ни на секунду не усомнилась в моих словах.
— Ах, значит, вы — отец господина доктора?
Фрау Кляйншмидт принялась с любопытством меня разглядывать. Ее домашний халат заключал в себе стокилограммовую тушу; в промежутках между пуговиц проглядывали жирные складки. Нижние пуговицы, которые мешали ей наклоняться и потому были расстегнуты, открывали взорам бледно-розовую нижнюю юбку. Фрау Кляйншмидт занималась земляничными грядками, когда я спустился по лестнице к входной двери квартиры Вендта в полуподвальном этаже и, позвонив и постучав в нее, поднялся наверх, где она меня и окликнула.
Я покачал головой, глядя на часы.
— В пять мой сын обещал быть дома. Сейчас уже четверть шестого, а его все нет.
— Обычно он никогда не приходит раньше семи.
Я молил Бога, чтобы он и сегодня не отступил от своего распорядка. Двадцать минут назад его машина еще стояла перед больницей. Я занял свою наблюдательную позицию в половине пятого, потом вдруг поймал себя на том, что у меня нет ни малейшего желания ждать, и вспомнил об упомянутом преимуществе старости.
— Я знаю, он обычно работает до шести, а иногда и дольше, но сегодня он собирался освободиться пораньше. Я на пару часов приехал по делам в Гейдельберг, вечером уезжаю. Если вы не возражаете, я подожду его на скамейке?
— Зачем же? Я могу открыть вам квартиру. Подождите, я схожу за ключом.
Вместе с ключом она принесла на тарелке несколько кусков сладкого пирога.
— Я собиралась оставить пирог перед дверью господина доктора. — Она сунула мне тарелку в руки и отперла дверь. — Заодно и вы попробуете. А что, вы говорили, у вас за дела в Гейдельберге?
— Я работаю в Баденской кассе служащих.
Во всяком случае, у меня в этом банке был счет. А мой старый серый костюм вполне соответствовал облику баденского служащего, которого угораздило связать свою судьбу с банковским делом. Фрау Кляйншмидт сочла мою внешность достаточно респектабельной и несколько раз уважительно кивнула. Подбородок ее при этом удвоился, утроился и т. д.
В квартире Вендта было прохладно. Из коридора вели три двери: слева располагалась ванная, справа гостиная, кабинет и спальня, впереди чулан. Кухня находилась за гостиной. Я хотел в шесть уже закончить и потому спешно принялся за дело. Напрасно я искал телефон — его у Вендта просто не было. А значит, и никакой записной книжки с именами, телефонами и адресами, которая должна была бы лежать рядом с телефоном. В ящиках комода были только рубахи и белье, в шкафу — только брюки, пиджаки, пуловеры. В деревянных ящиках, которые Вендт использовал как тумбы для письменного стола, стояли папки-скоросшиватели, книги по медицине и еще запаянный в полиэтилен энциклопедический словарь, лежали письма, отдельные и связанные в пачки, счета, уведомления, квитанции об уплате штрафов за нарушение правил парковки и толстые пачки белой писчей бумаги. К пробковой доске для записок над столом были пришпилены программа кинотеатра «Глория», проспект с рекламой ирригатора, две почтовые открытки — Стамбул и Аморбах, список покупок и карикатурный рисунок двух мужчин: «Вам трудно принимать решения?» — спрашивает один. «И да, и нет», — отвечает другой.