Обнаженная модель
Шрифт:
Последние кадры фильма. Верблюжья артиллерия на побережье Каспийского моря, или, как древние называли его Хазарским, произвела залп из пушек. Это и явилось символическим салютом завершения работы над фильмом «Махтумкули».
С тех пор, если на экране вижу, как огромный верблюд, сражённый меткой пулей, падает, переваливаясь через горб, сразу вспоминаются смелые люди, каскадёры, подлинные артисты своего дела.
Глава 4
После окончания съемочного периода над фильмом, режиссер Алты Карлиеввылетел в Москву. Монтаж и озвучивание картины были поручены режиссеру Владимиру Сухобокову, на киностудии им. Максима Горького. Так что,
С режиссерской работой мне уже пришлось столкнуться, монтируя киножурналы «Советский Туркменистан», также снимая игровые сюжеты для сатирической ленты «Найза», документального фильма о Хабаровском театре музыкальной комедии на базе томского телевидения, также на лекциях по основам режиссуры Льва Владимировича Кулешоваво ВГИКе — вот, пожалуй, и все мои режиссерские университеты.
Хаджакаев улыбнулся и протянул мне сценарий документального кино туркменского поэта Шехера Борджакова.
— Конечно, тебе придется изрядно потрудиться, переводя стихи на поэтическую версию кинематографа. К сожалению, материал сыроват, тебе надо сделать из него настоящий режиссерский сценарий, оставив имя автора в титрах. Берешься?
— Берусь.
— Тогда подумай, кто у тебя будет оператором, директора и остальных членов группы я назначу сам.
Со словами: — «Я в тебя верю! Желаю успеха» — он пожал мне руку.
С оператором Мурадом Курбанклычевым и малой киногруппой мы выехали на съемки нашего документального, двухчастевого широкоэкранного фильма «Песнь о воде». Мне хотелось найти наиболее выразительный, обобщенный образ безводной пустыни. Панорама бесконечных барханов, унылые такыры — все это не раз повторялось во многих картинах. Мне же хотелось найти главную деталь, которая стала бы символом, и выразила мысль о жажде, рассказала, что ничего нет дороже капли воды в пустыне. Туркмены говорят: «Капля воды — дороже золота». Избороздив республику от Амударьи на востоке, через захметские сыпучие пески, где продолжалось строительство Каракумского канала, до самого Каспийского моря на западе, мы уже имели достаточно отснятого материала, чтобы смонтировать и озвучить фильм. И все же, я наделся и ждал случая увидеть тот, единственный, желанный кадр, который станет главным в раскрытии образа жажды. И случай представился!
…Было серое осеннее утро. Оператор Мурад поглядел на небо профессиональным взглядом и стал упаковывать кинокамеру. Я вышел из кибитки, обвел взглядом барханы, похожие на спины неподвижных слонов, набросил полотенце на плечо, направился к умывальнику, сиротливо притулившемуся к одинокой саксаулине…и вдруг увидел то, что искал все эти долгие съемочные дни. На соске алюминиевого умывальника, уцепившись лапками, висела маленькая птичка и склевывала набрякшую каплю воды. На всю необъятную ширь бесконечных песков — единственная капля! Эта пернатая непоседа нашла ее, и теперь пила с наслаждением и величайшей осторожностью. Я вбежал в кибитку, Мурад, взглянув на меня, все понял без всяких объяснений и лихорадочно начал готовить кинокамеру к съемке. Молча, показал оператору место для установки штатива и камеры, как можно ближе к умывальнику. Дело было за птичкой, а она, как назло, улетела. Прошел час или даже более в томительном ожидании. Мурад недоверчиво бросил:
— Может птички — то и не было?
Но не успел я возразить, как в белесом небе показалась долгожданная непоседа. И вот, она уже на умывальнике:
— Мотор — прошептал я. Камера «Конвас» зажужжала. Перепуганная птаха стремглав сорвалась, и скрылась в небе. Так повторялось несколько раз. Мы впали в уныние. Что делать? У меня мелькнула мысль!
— Мурад, а что, если приучить птичку к шуму?
— Каким образом? Мы что, дрессировщики?
— Как только птичка появится в небе, сразу включай мотор, тогда шум камеры не будет для нее неожиданностью, правда, придется потратить зря немало пленки, но что делать, искусство требует жертв, — подбодрил я оператора, которому за перерасход пленки придется платить из своего кармана. Вскоре, высоко в небе, появилась птичка. Мурад заранее включил мотор и перфоратор начал отсчитывать метры драгоценной пленки. Теперь птаха спокойно кружилась над умывальником, не боясь стрекотания камеры, она ее больше не пугала. Наконец, пернатая птаха села, склюнула сверкающую каплю воды. Выждала, пока набежит еще, и опять клюнула. Так повторялось несколько раз, пока она не взмахнула крылышками и не растворилась в небе.
— Стоп. Снято! — Радостно крикнул я.
Подлинными героями фильма были бульдозеристы — строители Каракум-канала.
Выразительные кадры перемещения мощных пластов песка острыми ножами бульдозеров, ритмично перемежались кадрами пальцев рук, виртуозно исполняющих музыку, черно-белая клавиатура рояля сменялась крупными планами лица, глаз Народного артиста СССР, лауреата Государственных премий, Вели Мухатова. Через музыкальное звучание был показан образ творцов искусства и труда.
Вспоминается такой случай. Закончив съемки и монтаж фильма, я вылетел в Москву вместе с композитором и звукооператором для тонировки и озвучивания музыкой и дикторским текстом фильма. Музыка должна лечь на изобразительный ряд картины, сливаясь в одну единую композицию. Несколько коротких вступительных фраз написал журналист Вениамин Горохов, блестяще прочитал текст Заслуженный артист РСФСР Леонид Хмара, предупредив меня:
— Расчет по моей высшей ставке, прошу произвести наличными сразу, после моей озвучки. Только в этом случае я готов прочитать текст. Я заверил артиста, что оплата будет сразу и наличными.
В Москве стояли морозы, композитор Мухатов простудился, его знобило, он кашлял, температурил, я уже был готов провести запись музыки без него. На Центральной студии документальных фильмов, в Лиховом переулке, была назначена запись музыки. Главный дирижер Государственного симфонического оркестра кинематографии Народный артист РСФСР Эммин Хачатурян, узнав о болезни Мухатова, позвонил в гостиницу, чтобы справится о состоянии его здоровья. В конце сказал:
– Владимир Васильевприглашен дирижировать оркестром, так что все будет в порядке, поправляйтесь.
Он еще поговорил с минуту и затем дал мне трубку. Я услышал легкое покашливание и хриплый голос Мухатова:
— Володя, я обязательно приеду и буду на записи.
— Не волнуйтесь, Хачатурян и Васильев заверили, что все будет хорошо.
— Володя, потяни время, чтобы не начали без меня, через час я буду в студии и никаких возражений!
После каждого кольца музыкальной фразы, исполнители постукивали смычками о пюпитры, выражая свой восторг таланту композитора. Когда запись была закончена и зажгли свет, по лицу Мухатова текли слезы:
— Володя, пойми меня правильно, впервые я услышал свою музыку в таком великолепном исполнении, спасибо тебе, дирижеру и музыкантам.
Эммин Хачатурян забрал Мухатова к себе домой, сказав, обращаясь ко мне:
— Я, вашего аксакала, автора гимна Туркмении и симфонической поэмы «Моя Родина», забираю к себе домой на рюмочку чая. Подлечим и поставим на ноги, это я тебе обещаю.
Я остался на студии завершать работу над фильмом.
В Госкино одновременно сдавали две широкоэкранные картины. Сначала игровой фильм «Махтумкули», режиссера Алты Карлиева, следом мою документальную ленту «Песнь о воде». Обе картины были приняты.