Обнаженное море
Шрифт:
– Бог! Ну бог! Ну пусти!
– А если я бог… а ты простая смертная девушка…
– Ну не надо, Мишутка! Ну стыдно так! Ну я потом! Я отработаю!
– Будешь простой смертной девушкой?! Клянись!
– Ну клянусь!
– Ладно. Пошли остынем. Окунемся. В морскую пену.
– Вот ты подлец какой! Утоплю тебя щас! В пене твоей!
Возвращались с пляжа они по Английской набережной, уставшие, разморенные солнцем и любовью, обнявшись за плечи.
– Мишка, а что
– Это отель, Бельчонок.
– Для негров?!
– Да нет, это хозяина так звали – Анри Негреско. Он румын был немножко.
– Ничего себе румын – такой купол отгрохал!
– Его Эйфель делал. Тот, что башню. А форму скопировал с груди своей дамы сердца.
– Ничёсе – дама у него была! А Эйфелеву башню он с себя скопировал? Тогда понятно, за что она его любила.
– Зато теперь это символ Парижа. Теперь ты понимаешь, почему его называют столицей любви?
– Теперь понимаю! А тут кто живет?
– Да много кто. Шанель жила, Джина Лоллобриджида, Пикассо, Сальвадор Дали, Хемингуэй, герцог и герцогиня Виндзор, Майкл Джексон…
– Абалдеть! Красиво там внутри, наверно.
– Красиво. Под куполом висит четырехметровая хрустальная люстра – их всего две сделали, вторую – для Николая II, – он ее повесил в Большом Кремлевском дворце. А еще в этом отельчике есть Королевский салон и салон Людовика XIV – там лежит настоящий ковер Марии Медичи.
– Да ты что! Круто! Как в кино?!
– Почти. Но тут – все настоящее. Этот отель – символ Лазурного Берега. Давай я тебя щелкну – на фоне.
– Подожди, причешусь. Давай. А можно я девчонкам скажу, что мы тут с тобой жили?
– Зачем, Бельчонок. Вот еще немножко денег заработаем – поживем тут хоть денек – тогда и расскажешь.
– Ты правду говоришь?!
– Ну разве я тебя когда обманывал.
– Мишка, ну давай уже скорей! Так хочется! Я уже сегодня была у тебя Медичи, а теперь бы на ковре так… прилечь. Мариином. А ты бы меня пощелкал.
– Голую?
– Ну у них же все там… в Тоскании… ты же сам говорил!
– Ладно, будешь у меня Афродита Каллипига и Афродита Кастниетида.
– А это еще что? На ругательства похоже.
– Да нет, что ты. Это так греки называли свою богиню любви.
– Да знаю я твоих греков! А перевести как?
– Нууу… если по-простому… примерно…
– Давай уже!
– Бесстыдница голопопая.
– Ох и палучите вы все у меня! И ты, и греки!
Так они шли, болтая, наслаждаясь ветерком с моря. От сквера с пальмами они свернули вправо и дошли до фонтанов: дети бродили по дну, перебрасывались мячиками и фрисби.
– Мишка, я соленая вся. Хочу в фонтан!
– Ну давай, пока он спит.
Белка оперлась руками о бортик, разулась, опустила в воду одну ногу, потом другую, пошла по дну, смывая ладонями соль с бедер; фонтан вдруг ожил и выбросил вверх огромные струи воды, они падали вниз, разнося вокруг тучи брызг. Футболка девушки сразу намокла, и из-за островка с пальмами на ней любопытно выглянули соски.
– Мишка! Ну я мокрая вся! И голая опять! В городе!
– Ну вылазь, иди ко мне.
Белка выбралась из фонтана и прижалась грудью к Михаилу.
– Спрячь меня. Ну как я теперь пойду.
– Постой так. Ты моя красавица. Помнишь, когда я тебя так в первый раз увидел?
– Когда? В Шарме?
– Нет. Дома. Перед подъездом. Гроза началась. Растворила твою маечку. И мы пошли ко мне. Кофе пить.
– А ты такой подлец оказался!
– Почему это?
– Надругался. Над бедной девушкой.
– А она разве не хотела?
– Да она давно хотела. Да тебе ж, Дуридому, пока гром не грянет…
– Ну, вот такой тебе попался.
– Попался-таки?
– По полной программе.
– И сейчас?
– Сейчас еще больше.
– Почему?
– Не знаю. Так выходит. Само как-то. Чем больше тебя у меня есть, тем больше я хочу. Еще и еще. Я даже думаю, может, это болезнь какая. Ты не знаешь?
– А может это любовь называется?
– Так это самая страшная болезнь и есть.
– Почему это?
– Потому что от нее нет лекарства.
– А зачем тебе от нее лечиться? Разве тебе плохо?
– Мне хорошо. Сейчас. Но периодически я боюсь.
– Чего?
– Ну вот набегут миллионеры всякие… на яхтах… и украдут тебя.
– А ты меня не отпускай!
– Я-то тебя не отпущу. Но, может, ты сама уйдешь.
– От тебя, Дуридома?
– Ну да.
– Да не дождешься!!!
– Правда?
– И не мечтай!
– Бельчонок ты мой любимый. Я только об одном и мечтаю.
– О чем это?
– Чтобы ты всегда была со мной.
– Правда?
– Ну да.
– А зачем тебе это?
– Ну кто меня еще целовать будет. Иногда. По-французски.
– Ах ты подлец какой! Убью тебя щас!
– Пошли есть? Ты уже высохла.
– Ох и голодная я! Давай меня кормить, быстренько! По-французски!
В тот вечер, полтора года назад, Михаил Дуридомов, тогда еще недоучившийся студент-историк и работник Пункта приема вторсырья, возвращался домой с работы и у подъезда на лавочке увидел Бэлу Бурлакову – они жили в одном подъезде и встречались так почти каждый день, перебрасывались парой фраз, он получал обычно по носу и шел, не солоно хлебавши, домой. Он никак не мог понять отношение девушки к себе – они были приятелями, но простого дворового общения не получалось – она задирала его, он – ее; меж ними пролегала невидимая стена, граница, которую они никак не могли перейти.