Обнаженное солнце (сборник)
Шрифт:
Значит, дела у Блума не слишком хороши — он бы не стал на это ссылаться. Установка работала, но до мировой сенсации было далеко. Ему удалось создать зону пониженной гравитации между полюсами магнита.
Сделано это было очень искусно. Для исследования пространства между полюсами Блум использовал весы Мессбауэра. Если вам никогда не приходилось видеть работу этого прибора, представьте себе интенсивный монохроматичный пучок гамма-лучей, проходящих через поле пониженной гравитации. Под воздействием гравитационного поля частота гамма-излучения изменится — на незначительную величину, но ее можно измерить — и тогда, если каким-либо образом менять напряженность
Но… все это уже было сделано другими. Правда, Блум придумал схему, которая в высшей степени упростила получение такого эффекта, — его изобретение, как всегда, оказалось гениальным и было должным образом запатентовано, — и утверждал, что с помощью его метода антигравитация из предмета, представляющего чисто научный интерес, станет практическим делом с промышленным применением.
Возможно. Однако работа еще не была завершена, и в таких случаях Блум не имел обыкновения подымать шум. Он бы и теперь не изменил своему правилу, если бы его не подстегнуло заявление Присса.
— Насколько я понял, — сказал я, — вам удалось уменьшить ускорение свободного падения до 0,82 g, что значительно превышает результат, достигнутый прошлой весной в Бразилии.
— И это все? А вы сравните затраты энергии в Бразилии и здесь, у меня, и переведите разницу в уменьшении гравитации на киловатт-час. Вы будете поражены
— Но ведь все дело в том, чтобы добиться нулевого “ g” — нулевого поля тяготения. Вот что профессор Присс считает невозможным. Все согласны, что простое уменьшение напряженности поля не такой уж великий подвиг.
Блум стиснул кулаки. По-видимому, в этот день главный эксперимент окончился неудачей, и Блум был раздосадован сверх всякой меры. Он терпеть не мог, когда ему затыкают рот теорией.
От этих теоретиков можно рехнуться, — проговорил он. Это было сказано тихим, бесстрастным голосом, точно у Блума вымогали такое признание, пока он, наконец, не сдался, и теперь ничего не оставалось, как высказаться начистоту, к каким бы последствиям это ни привело. — Присс получил двух Нобелей за возню с несколькими уравнениями, но как он их использовал? Никак! А я уже кое-чего добился с их помощью и добьюсь еще большего, нравится это Приссу или нет. Люди будут помнить меня. И мне достанется слава. А он пусть себе носится со своим чертовым званием профессора, двумя премиями и университетскими почестями. Он мне смертельно завидует, завидует всему, что я получаю за претворение своих замыслов. Он может только мечтать об этом. Как-то я сказал ему — вы знаете, мы с ним играем в бильярд.
Вот тут-то я и процитировал ему заявление Присса по поводу бильярда и сразу же получил контрзаявление Блума. Оба эти заявления я не стал опубликовывать. Ведь это такие мелочи!
— Мы играем в бильярд, — сказал Блум, когда немного поостыл, — и я нередко выигрываю. У нас довольно дружеские отношения. Мы же, черт подери, приятели по колледжу, хотя как нам удалось пройти через все эти муки, ума не приложу. Конечно, в физике и математике Присс был силен, ничего не скажешь, но все гуманитарные предметы, помнится мне, он сдавал по нескольку раз — пока над ним не сжалятся.
— Но ведь в конце концов вы оба защитили диплом, да, мистер Блум?
С моей стороны это была явная провокация. Я наслаждался его неистовством.
— Я забросил защиту, чтобы заняться делом, будь он проклят, этот диплом! В колледже я успевал по второму разряду, причем это был сильный разряд — не думайте! Вы слышите меня? А к тому времени, когда Присс получил доктора, я уже трудился над своим вторым миллионом.
— Как бы то ни было, — в голосе Блума явно слышалось раздражение, — мы играем в бильярд, и однажды я сказал ему: “Джим, простым людям никогда не понять, почему вы дважды лауреат Нобелевской премии. Ведь это я добился практических результатов. Так зачем вам нужны обе премии? Отдайте мне одну!” Присс помолчал, натер кий мелом и ответил, как всегда жеманясь, тихим голосом: “У вас два миллиона, Эд. Отдайте мне один”. Как видите, деньги для него важны.
— Я понимаю это так, что и вы не против Нобелевской премии? — спросил я.
Мне показалось, что он прикажет вышвырнуть меня вон, но этого не произошло. Он захохотал, размахивая руками так, словно перед ним стояла доска и он что-то стирал с нее.
— Ну, давайте забудем все, что я сказал. Это придется опустить из интервью. Да, так вам нужно мое заявление? Прекрасно. На сегодня дела обстоят неважно, и я малость вышел из себя, но скоро все прояснится. Мне кажется, я знаю, где ошибка. А если нет — узнаю. Итак, вы можете сказать, что, по моему мнению, электромагнитное поле бесконечно большой напряженности не потребуется. Мы разгладим этот лист резины. Мы добьемся нулевой гравитации. А когда это будет сделано, я устрою демонстрацию — потрясающую, какой еще никто и никогда не видел — исключительно для прессы и для профессора Присса. Вы лично тоже получите приглашение. И можете добавить, ждать осталось недолго. Договорились?
— Договорились!
После этого я встречался с ними еще несколько раз. Мне даже удалось поприсутствовать на их партии в бильярд. Как я уже говорил, оба они были классными игроками.
Но приглашение на демонстрацию еще долго не приходило. Я получил его почти через год, но, пожалуй, было бы несправедливо за это упрекать Блума.
Я получил особое приглашение с тиснеными буквами, в программе которого первым пунктом стоял час коктейлей. Блум ничего не делал наполовину, и он собирался полностью расположить к себе всех репортеров. Была также заказана трансляция по стереовидению. Очевидно, Блум не испытывал никаких сомнений: во всяком случае, он был в себе уверен настолько, что отважился на трансляцию эксперимента по всей планете.
Я позвонил профессору Приссу, чтобы удостовериться, что и он получил приглашение. Он его получил. Наступила пауза, лицо профессора на экране видеотелефона выражало мрачную озабоченность.
— Балаган не место для рассмотрения серьезных научных проблем. Я не одобряю этой затеи Блума.
Я опасался, что он намерен отклонить приглашение, а без Присса вся ситуация оказалась бы гораздо менее драматичной. Но затем он, по-видимому, решил, что ему нельзя позволить себе сыграть труса на глазах у всего мира. С явным отвращением он сказал:
— Впрочем, разве можно считать Блума настоящим ученым? Не стоит лишать его праздника. Я приду.
— Считаете ли вы, что мистеру Блуму удалось добиться нулевой гравитации, сэр?
— Гм… Мистер Блум прислал мне копию чертежа своей установки… и я не… вполне уверен… Возможно, ему удалось… гм… если… он говорит, что удалось. Конечно… — последовала долгая пауза. — Я думаю, мне будет очень любопытно увидеть это собственными глазами.
Это было очень любопытно и мне и многим другим.