Обнажённый Бог: Феномен
Шрифт:
Призрак уперся руками в бока. Лицо его выражало крайнее раздражение. Он произносил что-то, медленно и громко. Так взрослый разговаривает со слабоумным ребенком. Толтон снова ощутил движение воздуха. Присмотревшись, заметил: колебания эти совпадали с движением губ толстого призрака.
Общение в конце концов наладилось, превратившись в некую производную чтения по губам. Для произнесения слова целиком не хватало звука (если он был вообще), и Толтон догадывался о смысле по отрывочным слабым слогам.
— Ты
— М?.. — Толтон глянул наверх. Лезвие смотрело назад. Он развернул топор и, смутившись, опустил его.
— Ты кто?
— Меня зовут Дариат.
— Напрасно теряешь время. Тебе меня не одержать.
— Я и не собираюсь. Я должен тебе кое-что сообщить.
— Да?
— Да. Личность обиталища хочет, чтобы ты выключил ячейки ноль-тау.
— Тебе-то откуда это известно?
— Мы с ним в сродственном контакте.
— Но ведь ты…
— Да, призрак. Хотя, полагаю, в данном случае уместнее назвать меня ревенантом. [Revenante (фр.) — вернувшийся из мертвых. (Примеч. пер.)]
— Кем?
— Рубра не предупреждал меня, что ты глуп.
— Я не… — возмутился было Толтон, но тут же опомнился и расхохотался.
Дариат в некотором раздражении посмотрел на поэта.
— Ну в чем дело?
— Чего только в жизни не было, но спорить с призраком о собственном IQ еще не приходилось.
Губы Дариата невольно дрогнули в улыбке.
— Так ты согласен?
— Конечно. А что, это поможет?
— Да. Эта сумасшедшая ведьма Кира держит в ноль-тау целый выводок моих знаменитых родственников. Они должны все здесь наладить.
— И тогда мы сможем выбраться отсюда… — Толтон опять глянул в окно. — А где мы сейчас находимся?
— Я даже не уверен в том, что все зависит от местоположения. Скорее, мы перешли в другое состояние, враждебное по отношению к одержимым. К несчастью, получили побочные эффекты.
— Ты разговариваешь так, словно имеешь отношение к источнику знаний, и в это мне трудно поверить.
— В какой-то степени я сам виноват в том, что случилось, — признался Дариат. — Хотя подробности мне неизвестны.
— Понимаю. Что ж, тогда — к делу, — он поднял фонарик. — Хотя… подожди. Я обещал женщине найти медицинский нанопакет. Ей он действительно необходим.
— Там, в кабинете остеопата, — указал Дариат пальцем, — есть несколько нанопакетов.
— А ты и в самом деле в родственной связи с Руброй?
— Да, хотя он и немного изменился.
— Тогда не понимаю, отчего вы позвали именно меня?
— Это его решение. Большая часть жителей, освободившихся от одержателей, сейчас ни на что не годны. Ты же видел их в парке. Так что сейчас ты лучше других.
— Черт бы все побрал!
Спустившись в вестибюль, Толтон попытался оживить процессорный блок. Его дидактическая память не содержала
Дариат подавал Толтону советы, но и ему приходилось все время консультироваться с личностью. За двадцать минут они втроем довели маленький прибор до приемлемого уровня.
Еще пятнадцать минут диагностики (гораздо медленнее, чем раньше), и они узнали, чего можно добиться с помощью нанотехники в этой антагонистической обстановке. Новость была не из приятных. Волокна, вплетающиеся в человеческую плоть, действовали на молекулярном уровне. Можно было с успехом соединить края раны, ввести необходимые дозы лекарства, но удалить отдельные раковые клетки сейчас не представлялось возможным.
— Мы не можем больше тратить на это время, — заявила личность.
Толтон сгорбился над блоком. Дариат помахал перед его лицом рукой: единственный способ привлечь его внимание. Здесь, в парковой зоне, поэт его уже почти не слышал. Дариат подозревал, что его «голос» являлся, по всей видимости, разновидностью слабой телепатии.
— Пора, — сказал Дариат.
Толтон снова нахмурился на ужасную мешанину значков, застилавших дисплей блока.
— Они ее вылечат?
— Нет. Опухоли нельзя убрать, пока обиталище не вернется к прежнему состоянию.
— Ладно. Тогда заканчиваем.
Дариат почувствовал легкую вину, заслышав печаль в голосе Толтона. Разве не трогательно, что уличный поэт проникся таким сочувствием к судьбе женщины, с которой общался всего-то пять минут?
Они миновали полуразвалившиеся дома и вошли в окружившее их кольцо человеческого несчастья. Дариата прожигала ненависть людей, обративших па него внимание. Разъяренные чувства наносили удары по нему — существу, состоявшему ныне, пожалуй, из одной только мысли. Удары эти, каждый в отдельности, были не такими сильными, какими наградили его призраки, по кумулятивный эффект ослаблял его с каждой минутой. Дарнат догадался, что недавнее избиение не прошло для него даром: он стал гораздо слабее и ранимее.
Насмешки и улюлюканье достигли высшей точки, когда к гонению подключилось большинство. Дариат зашатался и застонал от боли.
— Что это? — удивился Толтон.
Дариат покачал головой. Сейчас ему стало по-настоящему страшно. Стоит ему споткнуться и упасть, став жертвой поднявшейся волны, и ему никогда уже больше не подняться. Неистовая толпа будет танцевать на его могиле.
— Ухожу, — простонал он. — Надо уйти.
Заткнул пальцами уши (будто это могло помочь) и, спотыкаясь, опрометью кинулся под тень деревьев.