Обними сеня завтра
Шрифт:
Открыв конверт, который не имел опознавательных знаков, я вчитался в слова, что были написаны не без ошибок, но на русском, однако фразы никак не хотели собираться в единую картину. Голова шла кругом. Десять миллионов. Кому-то нужно десять миллионов, и тогда Саша – именно Саша! – останется жива.
Режиссер забрал у меня конверт, а я беспомощно повис на заборе. Нет, я мог запросто раздобыть такую сумму даже в этот час, но само то, что версия с похищением подтвердилась, меня подкосило. Уже собирался идти к машине, когда вдалеке на дороге показался темный автомобиль. Предполагал, что едет полиция,
– О, как приятно, что вы меня встречаете! – воскликнул Рома, выбираясь из авто. – И где же? Где та девушка, что покорила сердце моего младшего брата?
– Роман Васильевич… – постарался режиссер объясниться с продюсером этого бедлама за меня, но я отрывисто перебил обоих:
– Похитили, – направился я к машине, собираясь ехать в ближайший банк.
– Как похитили? – с улыбкой переспросил Рома, догоняя меня, но, встретившись со мной взглядом, осознал, что я не шучу.
Ромка был моим старшим братом и человеком, который всегда поддерживал меня в любых начинаниях. Именно я посоветовал ему пригласить Вику на первый сезон реалити-шоу «Второй шанс для бывшего». И я же просил его чуть позже оставить одно место для меня, когда узнал, что вместо Вики едет Саша. Брат мог запросто расторгнуть договор за обман и стрясти кругленькую сумму с Вики, но пошел мне на уступки, прекрасно зная, что так просто я ни о чем не прошу. Вот и сейчас готов был поддержать не только словом, но и делом.
– Сколько? – спросил он без лишних слов.
– Десять миллионов через час, – сел я в машину, пристегиваясь.
– Где?
– Нотр-Дам-де-Пари, – ответил коротко, ожидая, пока ребята из охраны откроют ворота.
В авто вдруг запрыгнули режиссер и один из операторов прямо с камерой. Обернувшись, я вопросительно вскинул бровь, ожидая разъяснений. Оператор выглядел запыхавшимся, но оно и понятно – он через весь двор бежал до машины. Зато взгляд Валентина Сергеевича горел таким огнем, что впору было бояться.
– Отследили! Отследили авто этих ублюдков! – воскликнул режиссер с таким ликованием, будто он сам лично их поймал на горяченьком. – Они сейчас едут по направлению к Собору Парижской Богоматери. Поехали! Мы снимем эксклюзивные кадры спасения! Полиция уже в пути!
Я вдарил по газам. Дорога пролетела для меня в одну минуту. Потряхивало – то ли от злости, то ли от нервов. В письме ничего не говорилось о судьбе Дениса. Хотелось верить, что этого урода не убили и не прикопали где-то на кладбище. Хотя за прошедшую ночь с помощью квадрокоптера съемочная группа осмотрела абсолютно каждый участок, а сами ребята заглянули в каждый склеп. Это одновременно и радовало, и уничтожало. Если они навредили Саше… Если хоть чем-то навредили…
– Кстати, участник… Этот. Как его? Денис! Он с ними в сговоре. В машину сам садился, – добавил Валентин Сергеевич, а я от души громко выругался. Вот подлая тварь! Пальцы сжались на руле, а я не обращал внимания на светофоры.
– Эй, полегче… Вон они! – закричал Рома, указывая на полицейские машины, что окружали темный грязный джип.
Оператор вместе с камерой вылез через окно, а режиссер поддерживал парня за штаны, крепко ухватившись за его ремень. В этот час недалеко от собора уже было многолюдно. Люди останавливались,
Я так сильно хотел рассказать Сашке правду. Желал поделиться тем, что тревожило все эти дни. Не хотелось начинать отношения с лжи, а потому я собирался признаться ей в том, что весь этот проект, все, что происходит вокруг, все это сделано только для нее, только ради нее. Чтобы познакомиться с той, что напрочь запала в сердце с первого взгляда. Что заставила отложить все дела и ехать в Париж, чтобы иметь возможность провести с ней почти наедине эти несколько недель, пока будут идти съемки. И конечно, хотел сказать, что уже не отпущу ни под каким предлогом, даже если она будет кричать, ругаться и проклинать меня за обман. Не отпущу, потому что люблю, потому что нуждаюсь в ней больше жизни, потому что только от ее улыбки зависит, будет ли очередное утро добрым.
Я не помнил себя, когда тормозил рядом с полицейскими машинами. Не помнил себя, когда врезал Денису, руки которого уже заковали в наручники. Совсем не помнил, когда, словно ненормальный, сумасшедший, нырнул в темное нутро чужого автомобиля и не нашел свою Сашку. Просто не помнил, как отпихивал полицейского, не давая ему открыть багажник. Сам открыл, чтобы тут же получить по лбу лопатой и растерянно сесть прямо на дорогу, в неверии глядя на карамельку, которую невообразимо трясло всем телом. Не помнил.
Это мне уже потом Ромка рассказывал, как меня оттаскивали полицейские, а в итоге я с глупой улыбкой распластался прямо на дороге. Брат мне каждый раз припоминал тот день, но представлял его совсем в другом свете. Не в том мрачном отчаянии, не в той немой беспомощности, а с тем блаженным счастьем, с каким я отключился, когда понял, что с Сашкой все хорошо. Даже шишка на лбу была не страшна. За нее в сто крат страшнее.
Наверное, это и есть любовь. Когда ты не можешь вообразить, как ты будешь жить дальше, если дорогого тебе человека не станет. Просто знаешь, что там, дальше, без нее жизни нет.
Наверное, это и есть любовь, когда часами можешь смотреть, как она спит рядом, витая во снах, в которых есть ты.
Наверное, это и есть любовь, когда, просыпаясь среди ночи, ты неосознанно тянешься к ней, чтобы прижать к себе, перетащить поближе и поцеловать туда, куда попадешь.
И, наверное, это и есть любовь, когда не важны ни деньги, ни время, ни проблемы, если рядом она. Просто понимаешь, что ради нее готов справиться со всем на свете, лишь бы она улыбалась вот так же мягко и нежно. И чтобы просто жила, была рядом – на расстоянии дыхания.
Была рядом и принимала твое сумасшествие, разделяя его на двоих.
Карамелька уже никогда не узнает о том, что сообщил мне по телефону режиссер. Мы не вернулись обратно в особняк тем днем. После осмотра врачей я пришел в себя и первым делом отволок Сашку в отель, потому что отпустить от себя уже не мог. И я слушал. Часами слушал ее сбивчивый рассказ, поил успокоительными и снова слушал, принимая на себя и ее слезы обиды на сестру, и ее страхи, и ее неверие, что все действительно закончилось.