Обними. Поклянись. Останься
Шрифт:
Варя с такой легкостью приняла Глеба, будто он всегда был в наших жизнях. Хотя… Она сразу к нему потянулась, ещё в ту зимнюю ночь, когда выведала у него имя.
От этих воспоминай прыснула со смеху, вспомнив, как Глеб ответил, что он просто Глеб, без всяких уменьшительных и ласкательных. Такой серьёзный тогда был. Холодный, неприступный, отстраненный. Прям Снежный король. Да и сейчас, если честно, не изменился. Бывало, и холодом мог обдать, и строгостью пригрузить. Но эти качества не были продиктованы изнутри. Они скорее шли от внешних раздражителей: основательный переезд в Александровку,
Ни Глеб, ни я и представить не могли, что всё так сложиться и придется осесть именно в этом городе. Ведь мы рассматривали его как временное пристанище. А потом… история с Игнатом, похищение Вари, убийства… В общем, именно Александровка стала нашим пристанищем, скрыв от жестокости сего мира. Даже после свадьбы я продолжила работать с Анжелой из-за выгодного соседства магазина с квартирой, а Глеб, восстановив свои прежние документы, устроился в одном из местных горгазов, возглавив службу безопасности.
Я часто вспоминала слова его бывшей, когда она предупреждала меня держаться от него подальше. Я сравнивала Глеба с её слов с тем мужчиной, что готов был пожертвовать собственной жизнью ради спасения чужого ребёнка и абсолютно с ней не соглашалась.
Возможно, для неё Глеб и был отрицательным персонажем, не желающим понять её внутренний мир, но лично я ни разу не заметила к себе завышенных требований. У него было только одно требование — любить его настолько сильно, насколько сильно любил он в ответ. И если это чувство шло от всего сердца, если душило его в своих объятиях, не позволяя ни на миг усомниться в своей силе, тогда и отдача была соответствующая.
Он носил на руках и меня, и дочь. А когда узнал, что станет отцом, каждое утро встречал с приветствия малыша. Глеб всячески пытался начать всё с нуля, стараясь не зацикливаться на совершенных в прошлом ошибках, и мы старались со всех сил, чтобы помочь ему в этом.
А ещё я заметила, что Глеб всё делал от души. Если кого-то ненавидел, то питал это чувство всем нутром. Если смеялся, то не только губами, но и каждой черточкой на лице, да так, что невольно начинали смеяться все вокруг. Если любил, то любил всем сердцем. Сильно, страстно, безрассудно. И я ни капельки не жаловалась. Я питалась его любовью, жила благодаря ей, дышала. Ведь по-другому никак.
— Вот так всегда, Варечка, — вздохнул Глеб, пытаясь спрятать улыбку. — Мы и за цветами с самого утра, и за селедкой, ещё и хвостики забабахали умопомрачительные, а кто-то до сих пор витает в облаках.
Это он мне?
— У меня уже всё готово, — забрала у него довольную Варю. — Стол тоже накрыт. Давайте перекусим быстро, чтобы не опоздать.
— А блузка? — удивилась доча.
— Сначала завтрак, потом всё остальное, а то я тебя знаю.
Варя первая прошмыгнула за стол, приблизив к себе тарелку с любимыми панкейками. Глеб тоже не отставал, видимо изрядно проголодавшись с утра, и только я растягивала удовольствие, соорудив себе бутерброд с достаточно сомнительной начинкой.
Ну а что? Поля у меня привередливая. Особенно по утрам. Попробуй угодить.
— Господи, как ты это ешь? — Глеб смотрел на меня с примесью сострадания и восторга. Я медленно впилась зубами в клубнично-селедочный
— Пап, лучше не смотри, — посоветовала Варя, — а то аппетит пропадет.
— Даже бюсь представить это сочетание.
— Это волшебный вкус, — заметила я со знанием дела. — Хотите попробовать? Тут на всех хватит.
Конечно, как и всегда в таких случаях, Глеб с Варей активно отмахивались, и наспех перекусив, убегали в другую комнату, оставив нас с Полькой наслаждаться необыкновенным блюдом в одиночку.
— Подумаешь, нам больше будет, да, дочка? — погладила я живот, смеясь с их реакции. — Они просто не понимают, насколько это вкусно.
После завтрака пришлось ускориться. Я была собрана, а вот с Варей пришлось повозиться. Глеб тоже молодец, быстро впрыгнул в заготовленный ещё с вечера костюм и уже ждал нас на улице, нетерпеливо расхаживая возле подъезда.
— Мам, а я не толстая? — выдала вдруг Варя, рассматривая себя в зеркале на последок.
Я так и застыла с букет роз, не понимая, с чего вдруг такие вопросы. Варя у меня хрупкая девочка, пускай и с круглыми щечками, но пухленькой или полненькой её нельзя было назвать. Раньше да, было дело, но сейчас она вытянулась, превратившись в худенькую первоклашку.
— Нет, конечно, — подтолкнула её к двери. — Откуда такие мысли?
— Ну… Меня же будет нести на плече тот мальчик, помнишь? Выпускник. Мне вручат колокольчик и я должна буду трясти им, — начала объяснять, наматывая на палец вьющийся локон. — А вдруг он не сможет поднять меня? Саша сказал, что я тяжелая.
А-а-а… Вон оно что.
— И как это он понял, интересно знать?
Пока я закрывала дверь, Варя быстро призналась, что раньше её сводный брат всегда носил её на руках или катал на лошадке, а в свой последний приезд перед школой сказал, что она уже взрослая и мол, даже покраснел при этом.
Ох, детки… Мальчик просто засмущался или же действительно устал выполнять прихоти сестрёнки, а Варя, знай, накрутила себя.
— Нормальный у тебя вес. Рано ещё переживать по этому поводу. Тебе только семь лет. Саша просто устал таскать тебя постоянно. Он ведь тоже ещё ребёнок, пускай и старше. И вообще, Варюш, прекращай надоедать Саше. А то он в следующий раз не захочет приезжать.
— Захочет, — топнула ножкой, обидевшись. — Я люблю его, а он любит меня, и когда мы вырастем, то обязательно поженимся! Я знаю, он мне не родной брат.
Господи, терпения мне. Откуда у неё эти мысли? Мама бы сказала: «Яблочко от яблони», ибо при таких заявочках точно рано выскочит замуж.
— Ты сначала читать научись и таблицу умножения выучи, а потом поговорим о твоем замужестве, договорились?
Мне только снисходительно кивнули, и бросились вниз по лестнице, вопя на весь подъезд: «Папа, мы уже готовы». Бедные розы. Хоть бы дожили до конца линейки.
Несмотря на первый день осени, солнышко по-летнему радовало присутствующую на празднике детвору и их родителей. Повсюду звучали школьные песни, на деревьях и кустах пестрили разноцветные ленточки и воздушные шары. Первоклашки жались друг к дружке, выстроившись в линию на глазах у всей школы.