Оболочка зеро
Шрифт:
Энн начала снова:
– Слэш, слэш, решётка, звёздочка. – Она выжидательно подняла глаза на Джима. – Всё. И что теперь должно случиться?
– Теперь? – с мрачным удовлетворением переспросил Джим. – А теперь ты услышишь всё, что я о тебе думаю. И думаю я, что ты – настырная, самонадеянная, докучливая пигалица, которую мало пороли в детстве и которая непременно рано или поздно накличет на себя беду своим упрямством!
Энн сморгнула.
– Ну, и что дальше? – холодно осведомилась она. – Мне-то что за дело, что ты там обо мне думаешь?
На
– Хмм… – Он бросил взгляд на свои каракули. – Ну-ка, скажи-ка ты что-нибудь. Слэш-слэш-решётка-звёздочка.
– Я думаю, что ты – лентяй и бездельник, да ещё и хвастун вдобавок, – сообщила Энн. – Самовлюблённый и ненадёжный. Подойдёт?
Джим поморщился.
– Так, а теперь повтори. Звёздочка-решётка-слэш-слэш.
– «Звёздочка-решётка-слэш-слэш».
– Да не это! Это команда отмены. А ты повтори то, что ты сейчас обо мне говорила.
Энн не без удовольствия исполнила его просьбу. Маг-неудачник окончательно посмурнел и с раздражением впился зубами в сыр.
– Постой-ка! – воскликнул Джим спустя некоторое время, внезапно прекратив жевать. – В какой ты оболочке?
– С ума сошёл? – Энн вскинула голову.
– Да перестань! – нетерпеливо отмахнулся Джим. – Этот код не сработает, если оболочки одинаковые. Ты на Диком Западе, так?
Девушка подбоченилась:
– Ты же говорил, у тебя в оболочке нет поездов.
– Мало ли что я говорил, – ухмыльнулся Бейкер. – Может, и есть. Может, я их просто не люблю. Я, между прочим, не обязан всеми функциями пользоваться.
– Ой, ладно… – Энни недоверчиво оглядела собеседника, а потом, внезапно смекнув кое-что, заулыбалась: – Да у тебя фобия! Кто бы мог подумать: великий и ужасный Джим Бейкер боится поездов!
С полминуты Джим смотрел на неё ничего не выражающим взглядом, а после в ледяном молчании вернулся к сыру. В ответ Энн подобрала с земли «Сотворение», раскрыла на первом попавшемся месте и сделала вид, что безмерно увлечена чтением.
«…создавал нейросети и учил их уму-разуму, уповая через то познать устройство и мозга человеческого. Долгое время усилия его были тщетны. Но однажды свершилось: настал великий день Открытия. Ага, Открытия, именно. И увидел отрок со всей ясностью, что мозг человеческих существ в точности подобен нейросети искусственной, и познал основу этого подобия, и умилился, до того это было здорово.
Засим последовали годы бесплодных исканий и практических экспериментов на делинквентных индивидах с использованием инвазивных методов (разумеется, никоим образом не нарушавших принципов гуманности).
А по истечении девяти лет и девяти месяцев отрок принёс человечеству благую весть. Отныне ему было ведомо, как задействовать потенциальные возможности мозга, доселе не использованные никем, кроме случайных телепатов, ведьм и прочих флуктуаций биомассы. И в своём бесконечном великодушии светлый отрок безвозмездно разделил обретённое им знание со страждущими всего мира.
И началась эра всеобщего счастья. Золотой век, сорвавший покровы с механизмов мышления и восприятия, доселе непознанных и удивительных весьма. Одно невероятное открытие сменялось другим, и за одним прорывом в познании немедленно следовал новый, ещё более потрясающий.
Так были обнажены и исследованы тайные возможности таламуса, и, стоило найти объяснение пресловутому шестому (ресиверному) чувству, как обнаружилось и парное ему седьмое (трансмиттерное). Обскуранты крепко цеплялись за дремучие свои заблуждения, но яркий свет истины уже проник в сердца человеческие. Стало ясно, что гаджеты физического мира, равно как и беспроводная связь во всех её видах – не более чем детские ходунки. Настало же время отбросить их и ходить самостоятельно, пользуясь теми способностями, которые, как выяснилось, всё-таки заложил в аппаратное обеспечение человека Всевышний.
И зародился менталнет».
– Да-да, валяй, расширяй кругозор, мы с Саймоном подождём, – елейный голос Джима отвлёк Энни от размышлений об удивительном разнообразии человеческих способностей. – Можем хоть летний лагерь разбить прямо здесь, я совершенно не против.
Во второй раз забираться на лошадку оказалось ничуть не легче, чем в первый. А если учесть ноющую боль в негнущихся ногах и общее состояние разбитости – так и вовсе трудно. К тому же Энн была порядком голодна – в придачу к обеим лепёшкам Джим не постеснялся и весь сыр слопать, – и не могла не задаться вопросом, что же сулит ей это путешествие в будущем, если настоящее уже настолько безрадостно.
– Джим, а долго ещё осталось?
Но Джим, по-видимому, был всё ещё раздосадован и ответить не потрудился.
Дальше часы тянулись томительно: Энни совершенно разочаровалась в любовании видами, всё её бедное тело ломило, в животе бурчало, и хотелось ей только одного – скорей бы уже приехать, неважно куда. Даже мысли об угрожающей Саймону опасности почти её не взбадривали. Надо бы разузнать поточнее, в чём, собственно, эта опасность состоит… Только у кого? Не у Джима же. Он вон нахохлился как филин – одно словечко ему, видите ли, проронить трудно. Даже насвистывать перестал.
По прошествии, кажется, пары суток, а то и недели пути Энн завяла окончательно. Солнце стояло низко, стало попрохладней. В какой-то момент каурая замедлила шаг, и Энни не сразу вышла из оцепенения: Джим что-то говорил.
– Э-эй! Ты заснула там, что ли? Вот оно.
– Что? – с трудом разлепив губы, равнодушно спросила девушка.
– Приехали, «что»..
С проблеском интереса Энни попыталась заглянуть вперёд из-за спины Джима, но это оказалось лишним: он ловко соскочил с лошадки, погладил её по морде и взял под уздцы: