Оборотень
Шрифт:
– Отчего ж не пойти? А на кого?
– Вот завтра и решим. В наших лесах полно зверья. Лисы сейчас хороши. За зимнюю лису торговцы много товару дают. А повезет, так и оленя завалим.
Ньорд снова обвел взглядом пиршественный зал. Гулянье потихоньку затухало. Кто-то из воинов уже отправился спать, кто-то, ткнувшись лицом в недоеденный кусок мяса или рыбы, храпел прямо за столом. Изредка раздавались короткие вскрики: кого-то душили кошмары, вызванные чрезмерным обжорством. Ньорд усмехнулся и тяжело поднялся из-за стола.
– Будешь ночевать с воинами или подготовить тебе гостевую комнату? – обратился он к Конану.
– С воинами. Так мне лучше.
– Ступай тогда, отдохни. А я схожу к охотникам,
Без лыж в зимнем лесу охотникам делать нечего. Снег в этих местах выпадал такой обильный, что в него запросто проваливался по грудь рослый мужчина. Асиры, несмотря на внешнюю веселость и беспечность, были людьми серьезными и запасливыми. Хороший охотник всегда подготавливал к зиме несколько пар удобных и легких лыж. Делать их было вроде и несложно, но так только казалось. Асгардских мужчин Боги не обидели ни ростом, ни мощью, и потому лыжи должны были не только хорошо скользить, но и выдерживать значительный вес. Подведут они – и погиб охотник, станет сам добычей хищника.
Для лыж брали прочную и одновременно достаточно податливую древесину, чтобы ее можно было правильно обработать. Бревно раскалывали на множество дощечек, которые затем тщательно обстругивали до необходимой толщины и ширины. Отмечали середину и на определенном расстоянии от нее снова обстругивали дощечку так, чтобы она стала тоньше середины почти вдвое. Когда рамка для лыж была готова, в ней делали отверстия для поперечников, а затем и сами поперечники. Потом веревкой обматывали оба конца рамки, сгибали ее, затягивая веревку, и держали над паром. Пар размягчал дерево, в подготовленные отверстия вставляли поперечники и, уложив рамку на ровное место, передний ее конец загибали кверху. Пока древесина просыхала, из оленьей шкуры делали ремни. Шкуру посыпали древесной золой и обмазывали болотной тиной. Затем ее очищали и растягивали. Когда мягкая и гибкая кожа была готова, из нее резали длинные широкие ремни. Они шли на середину лыж, куда ставили ногу. Для передней и задней части рамы вполне подходили более тонкие ремни, которые вырезали из остатков шкуры. Это было довольно грубое изделие, но вполне надежное и удобное.
Перебрав несколько пар лыж, Ньорд выбрал наконец те, что счел подходящими для себя и Конана. Он отложил их в сторону и сказал одному из охотников:
– Эти для меня и моего гостя. Мы завтра идем охотиться. Вдвоем.
Затем вождь развернулся, отогнал пинком собаку из тех, что всегда в большом количестве жили возле охотников, и тяжелой поступью направился в отдельную комнату, где обычно отдыхал и куда строго-настрого запрещалось входить кому бы то ни было без особого разрешения хозяина.
Конан тем временем, удобно устроившись на ложе, покрытом волчьими шкурами, и укрывшись легким и теплым одеялом, подбитым беличьим мехом, крепко спал. Несмотря на огромное количество поглощенной им пищи и выпитого меда и пива, его не мучили никакие кошмары. Он спал без сновидений вообще.
ГЛАВА 2
В доме ванирского вождя тоже справляли тризну, но по другой дружине – по дружине Браги. Поселения ванирских и асирских воинов были очень похожи и отличались лишь тем, что в Ванахейме строили отдельные дома для рабов (в Асгарде не признавали рабства, оно бытовало лишь в Ванахейме) и женщин. С женщинами ваниры обращались ненамного лучше, чем с рабами, считая их существами низшими, созданными Богами лишь для того, чтобы рожать сыновей, а также обихаживать и ублажать своих хозяев – мужчин. И только к беременным женщинам относились чуть-чуть получше. Ведь если она вынашивала сына, то на какое-то время, пока он не переставал от нее зависеть, женщина оказывалась необходимой.
Суровые, молчаливые, кровожадные ваниры ценили только мужчин-воинов и с раннего детства воспитывали мальчиков особо. Уже за несколько дней до рождения сына будущей матери каждое утро подносили чашу, наполненную свежей кровью. Она опускала в нее руки и держала их там, разговаривая с ребенком, поясняя ему, что не надо бояться крови, ее вида и запаха. Затем, вынув руки из чаши, она слегка обтирала их, но обязательно оставляла тоненькие полоски под ногтями, чтобы ребенок не отвыкал от крови ни на мгновение. Считалось полезным, чтобы беременная женщина присутствовала при наказании и даже казни рабов, чтобы родившийся мальчик знал, что жизнь низших существ ничего не стоит.
Затем, когда ребенку исполнялось три года, ему приносили поиграть едва вылупившихся птенцов. Как всякий малыш легко и беззаботно ломает свои игрушки, так ванирские мальчики, не думая ни о чем, ломали крылья и лапки несчастным созданиям, выдергивали у них перья, сворачивали шеи. Позже птенцов заменяли взрослыми птицами и маленькими зверьками, каждый раз нахваливая отпрыска, если он сумел растерзать живое существо достаточно быстро.
С шести-семи лет отцы начинали брать сыновей в море на промысел. Старшие гарпунили рыбу и даже охотились на крупных морских зверей, а младшие упивались необычным для них кровавым зрелищем. Видя, что отцы получают удовольствие от своих деяний, дети быстро привыкали к тому, что все содеянное отцами – хорошо.
Но только зрелищами воспитание будущих воинов не ограничивалось. С тех же шести лет мальчику впервые давали в руки лук. Он должен был обучиться долго держать его на вытянутой руке, сначала одной, а затем другой, чтобы они развивались одинаково. Потом его учили натягивать тетиву и пускать стрелы в цель. Одновременно мальчик впервые в жизни брал в руки кинжал. Сначала целью была нарисованная мишень, а лет с десяти уже достаточно безжалостное создание получало свою первую жертву. Юный охотник выходил в достаточно просторный двор, куда, словно зверя, выпускали немощного, а значит, ненужного хозяину раба. Как поразит жертву мальчик – стрелой или ножом, не имело значения, был бы точен удар.
Если ребенок успешно справлялся с задачей, то, уничтожив несколько жертв, он переходил к следующим урокам: его обучали обращаться с мечом. Годам к пятнадцати он уже становился вполне опытным воином, и его брали в поход. Как только он обагрял свой меч кровью первого убитого им врага, юноша мог считаться мужчиной и любая порабощенная женщина становилась его добычей.
Старый Зимурд, сидя за почти пустым столом, вспоминал, как он растил своих мальчиков, как мечтал, что они наконец-то расправятся с извечным врагом – асирскими соседями, как радовался, видя силу, храбрость и красоту сыновей. Он даже по-своему неплохо относился к их женам, ибо те рожали лишь мальчиков, и вот уже десять лет ни одна девочка не осквернила своим криком стены старого дома. А что теперь? За поминальным столом сидят три малыша. Старшему едва сравнялось десять зим, а младший только-только произнес первые слова. Где они, красавцы-сыны? Все стали добычей воронов.
Зимурд положил тяжелую пегую голову на сморщенные ладони со скрюченными пальцами и вздохнул. Когда-то давно его волосы горели начищенной медью, а в глазах пылал огонь. Он был беспощаден к врагам, суров с рабами, ненасытен в отношениях с женщинами. Много пролил он крови, выпил целое море пива, наловил столько зверья, что можно было бы накормить всю страну, накопил большие богатства. Не сомневался он, что все это останется сыновьям и внукам. Но нет больше сыновей. А внуки малы и слабы. Кто научит их жизни? Сам он уже не мог держать в руках оружие. Приди сейчас враг – некому заступиться за слабых и беспомощных. Вырвет он последние корни клана и уничтожит их.