Оборотни
Шрифт:
Да, подумалось Эдему, из боли евреев, поляков и других восточноевропейцев, на которых экспериментировал Триммлер и его друзья. Он боролся со своим отвращением, стараясь справиться с ним прежде, чем продолжит беседу.
— Я не представлял себе этого, — услышал он свою собственную ложь.
— И никто себе этого никогда не представляет. Они забывают о тех тяжелых битвах, которые нужно выиграть для того, чтобы обеспечить легкую жизнь. — Триммлер потянулся через стол и выбрал среди предметов сервировки простую пластмассовую масленку. — Здесь, как вы знаете, маргарин. Во время войны это было все, что мы могли достать. Не масло, а маргарин, потому что его легче производить. Мы называли его гитлеровским маслом. Вы видите, даже это наследие продолжает жить.
— Почему же Восточная Европа так отличается от Запада и теперь?
— Потому что они все еще располагают старыми ценностями. Потому что их подавляли в течение сорока пяти лет. Потому что они все еще помнят, как было раньше. И отсюда воспрянет новая Германия. А также и новая Европа. Из прежних ценностей. Из прежнего образа жизни.
— И только поэтому вы хотите вернуться обратно?
— Так я полагал. Пока мне не сказали, что я слишком стар. А я ждал все эти годы, ждал здесь.
— А кто вам это сказал?
Триммлер покачал головой, на его лице была смесь горечи и гнева. Затем он внезапно поднялся.
— Я не могу ждать этих блюд. Это слишком долго. Я ухожу.
Он почти выбежал из ресторана, заметно шатаясь. Эдему пришлось вручить удивленному официанту стодолларовую бумажку и последовать за ним.
Триммлер повернул на Тулуз-стрит, перешел через Ройал-стрит и остановился на углу Бурбон-стрит. Эдем следовал за ним на коротком расстоянии, не желая еще больше расстраивать ученого. Фрэнки, почти затертый возрастающей толпой, оставался на месте. Если он понадобится, его можно будет найти. Масса ночных бездельников смешалась с проститутками, с торговцами всяческими удовольствиями, которые вышли собирать свою привычную жатву.
Какая-то девка, полногрудая и белокурая, в коротких розовых штанах и облегающем свитере, подошла к Триммлеру и вызывающе улыбнулась ему улыбкой тысячелетней давности, полной эротического обещания. Триммлер сделал отрицательный жест, перешел дорогу, а потом повернулся и стал наблюдать за ней с безопасного расстояния. Он увидел, как она предложила себя другому человеку, взяла его под руку и увела.
Триммлер помахал Эдему, следовавшему за ним.
— Я не хочу, чтобы вы и дальше таскались за мной, — распорядился он.
— К сожалению, обязан продолжить.
— Говорю вам, прекратите преследовать меня.
— А я вам отвечаю, что я на службе.
— У меня есть право на свою частную жизнь?
— Устройте, чтобы мне изменили указания, и я буду счастлив оставить вас в покое.
— Тогда держитесь вне пределов моей видимости, чертова вы нянька.
Эдем понял, что Триммлер утратил над собой контроль, что любое огорчение имело теперь для него второстепенное значение сравнительно с ненавистью к охранявшим его людям. Эдем извинился и отошел, растворившись в толпе, которая уже начинала прислушиваться к раздраженным выкрикам Триммлера.
Следующие девяносто минут он издалека наблюдал за Триммлером, который заходил во все разбросанные по проезду бары. Везде он неизменно заказывал скотч со льдом и становился все более мрачным, забиваясь в темные углы и погружаясь в свои собственные мысли. Он подымал глаза лишь тогда, когда к нему приближались одинокие женщины, почти всегда проститутки. Но он не проявлял инициативы и возвращался неизменно к возникавшему перед ним стакану.
В своем хождении по этим распивочным точкам он не забывал оглядываться, опасаясь «няньки», но англичанин мобилизовал весь свой опыт, чтобы не попадаться ему на глаза.
У крайнего бара, куда Триммлер заходил уже трижды, появился человек с африканской прической, в джинсах и размалеванной куртке. Эдем решил, что он следит за ученым. Эдем узнал этого человека. Его высокая и худая фигура подсказала образ барабанщика из вчерашнего вечернего обряда.
Эдем осмотрел улицу. Казалось, все спокойно. Он продолжал оставаться на должном расстоянии от ученого. Его небольшой рост имел здесь бесспорное преимущество: он легко растворялся в толпе зевак.
Между тем Триммлер направился в клуб стриптиза и секса. «СЕКС, КОТОРОГО ВЫ НИКОГДА НЕ ВИДЕЛИ», — призывала вывеска над входом. «ПОСЕТИТЕЛИ УЧАСТВУЮТ ТОЛЬКО ЗА 20 ДОЛЛАРОВ», — предупреждала под ней надпись поменьше.
Козлоликий последовал за ним.
Эдем сознавал, что алкоголь повысил храбрость Триммлера и он уже готов действовать. Меньше всего он хотел, чтобы пьяный ученый попал здесь в сексуальную ловушку. Нужно было думать, как можно без особого шума доставить его обратно в отель.
— Привет, — сказал он девице, которая не выглядела проституткой, хотя занималась этим делом, как и ее подруги.
— Привет, — ответила она, улыбкой и глазами выражая готовность быть полезной.
— Мне нужна компания.
— А кому же нет? Вы англичанин?
— Да. Давайте выпьем. — Он взял ее за руку и повел в клуб стриптиза.
— Милок, — сказала она, задерживаясь у входа. — Нам все это не нужно. Или, может, это нужно вам?
Он улыбнулся:
— Я же сказал, мне нужна компания. Хочется посмотреть на одно из таких мест. Никогда не бывал здесь раньше.
— О’кей. Но мой счетчик работает. Сто пятьдесят в час.
Он вынул из кармана две стодолларовые ассигнации и сунул ей в ладонь. Она улыбнулась и взяла его под руку. Он провел ее в клуб.
Эдем нашел столик с краю, вдали от сцены.
— Вам нравятся темные уголки? — спросила она, садясь на стул, который он ей пододвинул. — И что мы будем здесь делать?
— Смотреть на объявленное представление. Я слышал, что оно лучшее в городе.
К ним подошел официант, и они заказали себе выпить. Эдем осмотрел зал и увидел, что Триммлер сидел у самой сцены уже со стаканом в руке, наблюдая за воспроизведением сексуальных действий буквально в нескольких футах от его столика. Он смотрел с нескрываемым удовольствием на клубок обнаженных тел, катавшихся на матрасе, протянутом во всю длину деревянного помоста. Две эротически одаренные женщины с худенькими телами насиловали двадцатилетнего блондина, который, вероятно, зарабатывал на обучение в колледже и родители которого ужаснулись бы, узнав о такой работе своего сына в свободное время.