Оборотный город

Белянин Андрей Олегович

— Щас пронырнём через вон тот закоулок, там подворотнями и до Хозяйкиного дворца рукой подать.

— А не спалимся ли? Чё-то я мандражирую, задницей беду чую…

— Моня, утешься! Кто нас будет искать в торговых рядах? Там теневой бизнес, сплошные барышники, им лишние проблемы без надобности. Айда!

Ну мы и махнули с места рысью, как и следовало ожидать угодив прямо с головой в непредвиденное обстоятельство. Очень липкое, неопрятное и перемазанное кровью…

— Ух ты, мертвец убёг!

Казалось, я врезался носом в большую мягкую стену и эта стена положила мне на плечо руку,

такую тяжёлую, что колени подогнулись. Я поднял взгляд — надо мной высилась огромная туша жирного голого мужика в кожаном фартуке. В руке мясницкий тесак, запах — как от скотобойни, а на одутловатом лице светятся добрые голубые глазки. За красивую личину не прячется, себя не стыдится. А зря, без штанов же…

— Павлуша! — жалобно всхлипнули за моей спиной упыри.

Я по привычке схватился было за саблю, но два пальчика, толщиной с обух топора, легко подняли меня за шиворот на две сажени вверх.

— Хм-м… На вид мертвяк, а пахнет живой кровью, — задумчиво пробормотал гигант, покачивая меня на весу. — Ты чей будешь, человече?

— Наш он, наш! — наперегонки заскулили Моня и Шлёма, подпрыгивая внизу, как два игрушечных зайчика. — Мы его нашли, к самой Хозяйке ведём, отдай казачка, Павлушечка!

— А мне-то в последнее время поставщики одну тухлять несут, — не обращая на их вопли никакого внимания, продолжал изучать меня громила. — На кладбище нароют да и тащат, думают, раз мясная лавка, то всякий лежалый товар волоки. А у меня клиенты солидные, есть кому свежее мясо предложить, огузок, рульку, спинку, грудинку да и кости на суповой набор… Сколь хотите за него, упырче?

Мои знакомцы примолкли, видимо считая в уме.

— Стока не дам, совесть имейте, — даже не дожидаясь их ответа, честно предупредил мясник. — Половину! А то и даром заберу, он ведь сам от вас сбежал да в мои руки попал. Вы упустили, ваши сложности — fortuna caece est! [1]

— Dum spiro, spero [2] , — неожиданно в тему вспомнил я — хвала французским романам!

— Не может быть… Ты знаешь язык Цицерона и Овидия, казаче?

1

Судьба слепа! (лат.)

2

Пока дышу, надеюсь (лат.).

— Scientia est potentia! [3] — гордо процитировал я, смиренно повиснув и не бултыхая ногами.

Мясник уважительно поставил меня на землю:

— Сражён, право слово, сражён. Встретить здесь, в нашем захолустье, хоть кого-то, знающего латынь…

— Поверьте, я удивлён не меньше вашего. — Мне удалось галантно поклониться. — Судя по скромному костюму, вы работник пищевой сферы, но ваши манеры выдают образование и начитанность. С кем имею честь?

— Павлуша энто, — тут же подкатился услужливый Моня, подобострастно косясь на моего собеседника, — мясник здешний, говорят, будто

из лекарей бывших, фельдшер али костоправ…

3

Знание — это сила! (искаж. лат. scientia potestas est)

— Патологоанатом, — застенчиво поправил его мужик. — А я кому в свою очередь имею счастье представиться?

— А энто ужо пленник наш, хорунж… — влез было Шлёма, но получил от мясника щелчком по лбу и сел. Да-а, ещё бы, таким пальцем словить — это ж прямое сотрясение! Хотя по маленькому Шлёминому мозгу, в его большой черепной коробке, ещё надо умудриться попасть, он же там перемещается по невнятно загадочной траектории…

— Хорунжий Всевеликого войска Донского Илья Иловайский! — чуть кивнул я, качнув султаном на папахе.

— А Иловайский Василий Дмитриевич тебе случайно не родня?

— Вы знали дядю?!

— Отчего же не знать, хлопче, — улыбнулся мясник, приобнимая меня за плечи и небрежно разворачивая спиной к растерянным упырям. — Даже приятельствовал одно время, покуда сюда не загремел. А ты тут чего забыл? В наши края по доброй воле редко кто забредает… Пойдём, расскажешь.

— Эй, эй! Вы куды?! Эта наш казачок! — в два голоса со слезами взвыли мои недавние провожатые, оставшиеся в ничтожестве. — Не уходи, хорунжий! Мы ж друзья, чё ты так с нами сразу…

— Какие вы ему друзья? А ну пошли вон, лиходеи! Мы тут уж сами, мы как-нибудь без вас уже, с него и одному-то…

Я как-то не сразу уловил, что меня ненавязчиво, но уверенно подталкивают к грязному, засаленному чурбачку с торчащим в нём мясницким топором. Так называемый Павлушечка без какой-либо видимой причины одним властным движением пригнул мою шею.

— Ты тока не дёргайся, не робей, больно не будет. — Здоровяк ласково похлопал меня по спине, как скотину на убое. — И ногами не елозь, не ровён час, подтолкнёшь, и я те ухо поцарапаю, товар уж не сортовой будет. А так и срез аккуратненький, и лезвие чистенькое, и всем меньше хлопот…

— Да вы что… вы как же… говорили, что с дядей моим… дружили! — вырываясь, хрипел я (против лап мясника было мне как воробышку против коршуна).

— А что, хлопче, мы и чаи с ним гоняли, да тока он же меня и обидел зазря, со службы прогнал, да за пустячный проступок — сболтнул ему кто, что я кровь человечью пью. Ну пью, люблю это дело, да и для дёсен полезно. А он меня взашей… нельзя так!

Мясник одной рукой попытался поднять над моей головой тяжёлый топор, но не сумел — оба красавца-упыря повисли на обухе, упираясь и вопя как недорезанные:

— Энто наш хорунжий! Пусти Илюшку, кабаняра обманчивый, зубр сопливистый, удод комнатный! А то мы за себя не отвечаем, мы в гневе страшные, у нас грязь под ногтями, мы ить и заразить можем!

— Да вы чё, упырче, сдурели?

Один небрежный поворот плеча — и оба парня разлетелись в разные стороны. Я изогнулся, пнув злодея пяткой в пах! Вот ей-богу, попал в нужное место и каблуком и шпорой, а без толку… Либо у него там всё твердокаменное, либо он притерпелся, либо… не живой?! Точно, они ведь там все нежить!