Оборванные нити. Том 2

В ночь перед отъездом Сергей не спал. В голове постоянно крутились опасливые мысли: все ли сделал, что необходимо, со всеми ли поговорил, не забыл ли что-то сказать, о чем-то предупредить, все ли взял с собой. Он периодически забывался дремой, но тут же тревога будила и заставляла вновь и вновь перебирать вопросы и искать ответы на них.

В конце концов он встал тихонько, чтобы не разбудить Лену, и вышел на кухню. Чем так мучиться, лучше почитать или посидеть молча, собираясь с мыслями. В самолете доспит, до Северогорска лететь четыре часа, вполне достаточно, чтобы отдохнуть.

Но доспать

в самолете не получилось. Четыре передних ряда оказались заняты двенадцатью пассажирами, все остальные места были завалены продуктами — в коробках, мешках и крупноячеистых сетках. Рядом с Сергеем устроился крепкий коротко стриженный мужичок с веселыми глазами и усами, которые задорно топорщились над верхней губой. Мужичок оглядел остальных пассажиров, обнаружил среди них кого-то из знакомых и тут же принялся переговариваться с ним в полный голос через два ряда. Сергей так и не понял, почему он не пересел, если уж так хотел поговорить: рядом с его знакомым было свободное место.

Когда самолет мчался по взлетной полосе, Саблин, глядя в окно, пытался понять, что же он чувствует. Тоску, неизбежную при разлуке с чем-то привычным и давно ставшим родным? Облегчение от того, что хотя бы часть проблем остается здесь, и на новом месте их уже не будет? Равнодушие космополита? В голове крутились строки любимого поэта Саши Черного:

Сжечь корабли и впереди, и сзади, Лечь на кровать, не глядя ни на что, Уснуть без снов и, любопытства ради, Проснуться лет чрез сто…

Вот именно, сжечь корабли и впереди, и сзади. Пожалуй, эти слова наиболее точно передавали его состояние. Он не увидит в ближайшее время этот город и этих людей, не будет дышать этим воздухом, а когда вернется, все будет здесь иначе. Не может не быть. Потому что все меняется, в лучшую ли сторону, в худшую ли, но обязательно меняется, на месте не стоит. Интересно, как оно будет через… Через сколько лет? Когда он снова окажется в Москве? Через шесть месяцев, когда подойдет время отпуска? «Проснуться лет чрез сто…» Очень точно сказано, как раз про него, про Сергея Саблина. Возвращаться сюда раньше, чем лет через сто, ему наверняка не захочется. Так только, полюбопытствовать, что же там происходит, пока его нет.

На этой мысли он остановился и прикрыл глаза, собираясь уснуть, однако разговорчивый сосед вовсе не намеревался упускать возможность скоротать время полета приятельской болтовней. Он начал задавать Сергею обычные в таких случаях вопросы и, узнав, что Саблин никогда не был в Северогорске и летит туда, чтобы работать судмедэкспертом, тут же оживился и вызвался просветить попутчика.

— Наш город еще Сталин начал строить, — оживленно рассказывал он, — по его замыслу на Крайнем Севере нужно было построить большой город как промежуточный пункт Северного Морского пути. Город-то построить успели, тем более месторождения и металлообработка там уже были, надо было только в божеский вид все это привести, чтобы перед заграницей форс держать, ну, дома там построить получше, больницы, школы, дороги и все такое. Так вот, город построили, а с железной дорогой обломались, не успели до смерти Сталина, а после его смерти уже и амнистия, и реабилитация, короче говоря, вся рабочая сила, на которую ставку делали, по домам разъехалась. А город-то куда девать? Он же стоит. Ему жить нужно. Так и живет наш Северогорск до сих пор: далеко в стороне от крупных транспортных артерий, до областного центра два часа лететь, до Норильска — почти час. И то летом. А зимой как начинают вылеты задерживать, так вообще никогда не знаешь, сколько времени на дорогу уйдет, можно в аэропорту до трех суток пропариться. Поезда к нам не ходят вообще никакие, только самолет летает. Ну, или пешком, если сильно храбрый или совсем дурной. Железнодорожную ветку все-таки удалось построить после смерти Сталина, но совсем коротенькую, по ней продукция наших заводов транспортируется в речной порт, а оттуда уже Северным Морским путем на огромных баржах и лихтерах доставляется в Архангельск.

Собеседник Сергея оказался работником крупного комбината «Полярная звезда», состоящего из трех огромных заводов и имеющего множество дочерних предприятий. Именно на этом комбинате, как помнил Саблин, и трудился его одноклассник Петя Чумичев.

— Петр Андреич? — в голосе словоохотливого северогорца зазвучало уважение. — Ну а как же, он у нас на комбинате руководит управлением социальных программ. Наши комбинатские на него буквально молятся, душа-человек, обо всех подумает, обо всем побеспокоится. Он знаешь какие «похоронные» установил? Мы горя не знаем!

Саблину, в принципе когда-то знавшему еще из школьного курса географии, что за Полярным кругом царит вечная мерзлота, даже в голову не приходило, что с этим обстоятельством напрямую связана невозможность хоронить умерших в землю на кладбищах. То есть это, разумеется, возможно, но очень и очень трудно, поэтому кладбище в Северогорске было, но очень маленькое, только для тех немногочисленных жителей города, которые не имеют семей на Большой земле или, как принято было выражаться, на материке. Всех остальных покойников отправляли в цинковых гробах туда, куда по окончании контракта вернутся их родные и будут ухаживать за могилами. И вот на транспортировку печальных грузов управление социальных программ выплачивало специальную дотацию работникам комбината, так называемые «похоронные», которые были достаточно велики, чтобы полностью и достойно решить проблему. При прежнем руководстве, состоявшем из бывших «советских» директоров и партийной верхушки города, приватизировавших комбинат, финансовые проблемы не прекращались, объемы добычи руды и производственные мощности сокращать боялись, а готовую продукцию вывозить стало не на чем и некуда — реализация «встала». Руководство и комбината, и города пыталось как-то решить вопрос в Москве, но безуспешно. Реализации готовой продукции как не было — так и не было, а без нее нет зарплаты. Нет зарплаты — нет денег на самолет, чтобы не то что родных где-то там навестить или в отпуск на юг слетать, а даже просто уехать из Северогорска к чертовой матери. Не хочет человек здесь жить, нет работы, нет зарплаты, собирается вернуться на материк, а билет купить не на что. Вот так и жили. А потом пришли новые хозяева, перекупившие комбинат у прежних, утративших надежды на благополучное разрешение трудностей. Молодые, образованные, энергичные бизнесмены из Москвы и Питера быстро решили все вопросы, поставили всю организацию производственного процесса и сбыта на новые рельсы, разработали эффективную кадровую и социальную политику, и комбинат быстро восстановил, а потом и превзошел свои прежние позиции. Зарплаты выросли в разы, а налоговые отчисления в городскую казну позволяли поддерживать на должном уровне всю бюджетную сферу города Северогорска.

«Пожалуй, Чума не преувеличивал насчет высокой зарплаты, — думал Сергей, слушая попутчика. — Вот только фразу он кинул нехорошую по поводу того, что нынешний начальник Бюро слишком жаден, когда дело касается производственных травм. Если перевести на русский язык, это означает, что в случаях травмы на производстве комбинат заинтересован в совершенно определенных выводах судебно-медицинской экспертизы, и для того, чтобы эти «правильные» выводы обеспечить, начальник Бюро просит слишком большие взятки. А что будет, если мне и в самом деле удастся дорасти до начальника Бюро? Взятки будут давать уже мне? Или иным каким способом давить? И кто именно? Чуму пришлют на переговоры или силовиков подключат? Мама ведь что-то говорила на этот счет, но мне так хотелось уехать…»

Он попытался провентилировать тему с соседом, но едва речь зашла о травматизме на производстве, тот ловко ушел от ответа и заговорил о том, как трудно привыкать к заполярному климату, к полярному дню и полярной ночи, к перепадам давления, к тому, что все время хочется спать: в полярную ночь из-за постоянной темноты, не дающей взбодриться, в полярный день — из-за постоянного света, который не дает толком выспаться.

Самолет пошел на посадку, стюардесса объявила, что температура воздуха в Северогорске — плюс 14 градусов. Северное лето. Небо было чистым и ярким, светило ослепительное солнце. Сергей посмотрел на часы — половина одиннадцатого. Естественно, вечера. Чума говорил, что поясная разница с Москвой — плюс три часа. Значит, здесь половина второго ночи? Ничего себе! Действительно, одно дело знать про то, что есть такая штука — Полярный день, и совсем другое дело столкнуться с этим воочию. Почему-то Сергей даже не предполагал, что все выглядит именно так, он думал, что полярный день — это что-то вроде белых ночей, которыми он наслаждался в Санкт-Петербурге, уехав туда с друзьями по институту после окончания третьего курса и проведя в Северной столице две недели, наполненные весельем, пивом, девушками и, разумеется, долгими ночными прогулками.

Полярный день совсем не был похож на белые ночи. Ну просто ничего общего.

Выйдя из самолета, он с изумлением увидел по периметру летного поля стену серого слежавшеюся снега высотой метра три, а то и четыре. Что это? Лето ведь! Четырнадцать градусов выше нуля!

Разговорчивый попутчик, шедший по трапу следом за Сергеем, усмехнулся.

— Это еще ладно, подтаяло уже, а было метров восемь, когда я в Москву улетал.

Ждать багаж пришлось долго, несмотря на то, что аэропорт был совсем небольшим. Сергей начал уже злиться и кипятиться, когда лента транспортера наконец задвигалась с надсадным жужжанием и принялась выплевывать из нутра грузового отсека сумки, чемоданы и баулы. Схватив свой чемодан, Саблин вышел на площадь. Его должны были встречать.