Обойма ненависти
Шрифт:
– В «Гармонию».
– А где это? Дай телефон.
– Заходи, – предложила Лукьянова, посторонившись.
– Я тут подожду, Саш, – лениво махнула рукой соседка и томно улыбнулась. – У меня шезлонг новый, я еще его толком не обсидела и не облежала.
– Ладно, облеживай свой шезлонг. Я сейчас принесу. У меня где-то визитка «Гармонии» была.
Не закрывая калитки, Лукьянова повернулась и пошла к дому. Уже около ступеней она услышала, как на заднем дворе что-то упало. «Собака, что ли, забежала?» – подумала женщина. Она обогнула дом и стала искать глазами источник шума. Двор был пуст. Та же стопка привезенного кирпича у задних ворот, куча песка, лопата у калитки, гора щебня. Может, у лестницы в полуподвал,
О том, что у него день рождения, Гуров вспомнил сразу же, как только отступил сон и явь стала наполнять его сознание звуками автомобильных моторов за окном, запахом кофе с кухни и бормотанием телевизора. Маша уже встала.
Гуров с удовольствием потянулся под одеялом и повернулся на бок, уткнувшись лбом в подушку жены. От подушки приятно и знакомо пахло ее теплом, ее шампунем и немного ее лаком для волос. Подушка была уже холодной, значит, Маша встала давно. О, сладкий миг! Но и ты должен пройти. Потому что впереди другой миг – ежегодного ритуала утреннего поздравления. И хотя каждый знал досконально, как все будет происходить, будь то день рождения его, Льва Ивановича, или день рождения его жены, Маши, спектакль разыгрывался. Лев Иванович всегда узнавал, какой она собиралась сделать ему подарок. И всегда в соответствии с ритуалом разыгрывал удивление и радость. Впрочем, он не исключал, что и Маша, при ее-то профессии, тоже играла несказанное удивление. Но соблюдение ритуала – дело святое.
Как обычно, дверь в спальню неслышно отворилась. И каждый раз казалось, что Маша каким-то невероятным чутьем поняла, что Лева проснулся. Хотя желчный рассудок матерого сыщика тут же все портил, напоминая, что у жены перед глазами часы и она знает, во сколько нужно будить мужа. Тихо прошелестят шаги, звякнут по багетке колечки, и шторы распахнутся во всю ширь окна. И в спальню, наполненную теплом и уютом предутреннего сна, хлынет солнечный свет. Иногда, правда, врывался шум дождя и по причине отсутствия солнечного света зажигалась люстра. Но такое бывало редко. Обычно в день рождения Гурова погода баловала именинника солнцем.
Льву Ивановичу вдруг нестерпимо захотелось сегодня сломать все стереотипы. Он откинул одеяло и бодро уселся на кровати. На большее бодрости у него не хватило, и он снова сладко потянулся.
В такой позе Маша его и застала, неожиданно и тихо приоткрыв дверь.
– Ух, как сладенько! – нежным голосом умилилась жена. – Именинник наш проснулся.
Быстро подбежав, она заскочила с ногами на кровать и чмокнула мужа в щеку.
– С днем рождения! Ой, какой колючий… А мы это дело поправим!
Маша подошла к платяному шкафу, порылась в нем и извлекла коробку, обернутую блестящей подарочной бумагой и перевязанную ленточкой с бантиком.
– Муж должен быть гладеньким…
– Как поросенок, – продолжил Гуров мысль, с улыбкой принимая подарок.
– Поросенок, к вашему сведению, щетинистый и колючий.
– Я буду гладкий поросенок, – пообещал Гуров, разворачивая коробку.
Он прекрасно знал, что Маша напрягла его друга и напарника Стаса Крячко и затащила в магазин для квалифицированного выбора подарка. И выбрали они наверняка бритву. Потому что старая бритва Гурова уже не держала зарядку и ее приходилось заряжать каждый день. В условиях частых командировок это было не очень удобно. Так и есть – навороченный «Филипс» с самоочищающимися головками.
Гуров быстро позавтракал, собрался, побрившись новой бритвой, и, чмокнув Машу в щеку, убежал на работу. У жены откровенно закрывались глаза. Вчера у нее был спектакль, и возвращалась она в такие дни из театра далеко за полночь. Сейчас опять завалится на кровать.
Поздравлять и жать руку коллеги начали еще на улице. Уже в коридоре Гурова оглушила дудка футбольных болельщиков. Довольный произведенным эффектом, Крячко громогласно объявил, что виновник торжества наконец явился, и полез обниматься. На шум собралось человек шесть оперативников, которые, толкаясь и перебивая друг друга, лезли хлопать по плечам и снова жать руки.
– В ознаменование двух знаменательных дат, простите за тавтологию, – торжественно произнес и поклонился публике Крячко, – мы хотим приподнести имениннику наш скромный и памятный подарок!
С этими словами Стас извлек из стола пакет и протянул его Гурову. Лев Иванович боязливо принял подарок. От изобретательного и неугомонного Крячко можно было ожидать любого сюрприза.
– А какая вторая знаменательная дата? – поинтересовался Лев Иванович, взвешивая пакет в руке. Кирпича там явно не было.
– Вторая? – изумился Крячко. – Так день рождения же у тебя сегодня! Я не перестаю удивляться Гурову. Как он при такой рассеянности смог…
– Ладно, ладно, – рассмеялся Гуров, поняв, что снова попался на очередную хохму Стаса. – А первая знаменательная дата?
– Вот я и говорю, – мгновенно среагировал Крячко, – при рассеянности полковника Гурова, который не помнит, что по четвергам у нас спортдень, нам ничего не оставалось, как взять и напомнить об этом самим подарком, который обязан не только сегодня, но и ежечетвергно напоминать нашему коллеге…
Громкий хохот тех, кто не был в курсе, заглушил словоблудие Стаса. Гуров держал перед собой развернутую серо-синюю футболку, на которую методом какой-то там печати было нанесено изображение полковничьих погон и форменного галстука. Как и следовало ожидать, спортивные трусы комплекта были с офицерскими лампасами и изображением кобуры справа от поясницы.
Естественно, посыпались шутки и комментарии. Прошлись по возможному аналогичному варианту ночной пижамы и вообще необходимости сходить в салон тату, для увековечивания данных атрибутов прямо на теле. Крячко тут же опроверг эти поползновения намеком, что папа именинника дослужился до генерал-лейтенанта, поэтому не следует ограничивать перспектив карьерного роста. Делать дорогие подарки в главке было принято лишь юбилярам, по круглым датам. Тогда начальство выделяло некую сумму, сослуживцы добавляли, и торжество проходило по полной программе. То есть с накрыванием стола. В иные даты обычно дарили что-нибудь памятное, больше для веселья и поднятия настроения. Наибольшей изобретательностью отличался Крячко, к которому бегала половина сотрудников за советом.
Гомоня и посмеиваясь, оперативники потянулись наконец в коридор. На утреннюю планерку опаздывать было не принято.
– Ну, именинник, дай пожму руку! – вышел из-за стола генерал Орлов. – Поздравляю, присоединяюсь.
Около одиннадцати, когда Крячко уже уехал работать по своему плану, а Гуров сидел за бумагами, зазвонил внутренний телефон. Орлов пригласил Гурова зайти к нему срочно. Сыщик давно изучил все интонации голоса своего начальника. Прозвучавшая сейчас означала, что случилось нечто неприятное. Преступление – всегда штука неприятная, но сыщики к этому привыкли по роду своей работы. А вот когда случается нечто, после чего следует звонок сверху и когда голос сверху интересуется ходом розыска и просит (или рекомендует, что гораздо неприятнее) сделать все возможное и невозможное по раскрытию данного дела, потому что… Преступления разные, а вот эти «потому что» всегда одинаковые. Потому что это наш долг, потому что подняли руку на власть, на человека, который так много делает или сделал, который… и так далее и тому подобное.