Обойма ненависти
Шрифт:
– Залетные, – напомнил Крячко. – Залетные приехали, пошустрили, грабанули дом, сбыли похищенное и свалили на… в другой регион. А о том, что на цацках кровь, умолчали. Им бы побыстрее сбыть, бабки наличные получить.
– Редко, но бывает, – согласился Гуров. – Слишком это дело опасное – в чужом городе на такие операции решаться. Обычно это делают в привычной обстановке, а сбывают в другом регионе. Так безопаснее.
– Вот именно, что редко, – проворчал Орлов. – Если бы работала бригада залетных, то в течение нескольких дней «прозвучало» бы несколько квартир с одним почерком, а у нас одна.
– В данном случае молодцы не мы, а капитан Сузиков из МУРа, – развел руками Гуров. – Это направление разрабатывал он лично, а мы, немощные, шли по другому следу.
– Можете этому Сузикову передать мою личную благодарность. Раскроете это дело в срок – считайте, что он майор.
– Это тоже гарантируешь? – оживился Крячко.
– Петр, можно мы поедем? – попросил Гуров. – Двое суток на ногах. Хоть часа четыре поспать. И то с учетом, что в кабинете на диване.
– Марии звонил, муж? – вместо ответа спросил Орлов.
Гуров посмотрел на генерала с обреченным видом и молча кивнул. Сегодня у Маши в театре была премьера. Обычно Гурову всегда удавалось «расшибаться в лепешку», но на премьеру приехать. Или как минимум к окончанию с цветами, извинениями… и Стасом как группой поддержки. Без Стаса извинений не получалось, потому что Маша Крячко уважала и очень ему доверяла как напарнику мужа. Если Лева со Стасом, то с ним ничего не случится. И если Лева со Стасом, то они действительно занимались очень важным делом и им извинительно было не успеть к началу спектакля. Как будто у полковников Главного управления уголовного розыска МВД могли быть дела неважные…
Гуров, конечно, позвонил Маше минут через тридцать после окончания спектакля. Осадок был от этого звонка очень неприятный. Он слышал в трубке, что на том конце было шумно и весело. Значит, поздравления в самом разгаре и труппа готовится это дело отметить. Но голос жены был сух и сдержан. Это чувствовалось.
– От нас со Стасом привет и поздравления передал? – инквизиторским тоном снова спросил Орлов.
Гуров был жалок и уныл. Он так расстроился во время этого звонка, что не сообразил передать приветы и поздравления от друзей. И голова его за эти дни была настолько забита делом Лукьяновой, что думать о чем-то другом было сложно. Особенно в эти последние двое суток. Врать Гуров не стал. Он только виновато посмотрел на Петра и опустил глаза.
– Эх ты! – усмехнулся Орлов. – Хорошо, что я сам позвонил и поздравил. И за тебя, оболтуса, извинился перед ней. Такого наговорил, что на тебе с Крячко чуть ли не судьба страны сейчас держится. Кстати, очень она переживает. Все допытывалась – не опасно ли это и с тобой ли Стас.
– Что-то не верится, – пробурчал Гуров.
– Ясное дело! Кто же тебе скажет. Она марку держит… Ладно, отправляйтесь, сыскари, спать.
В кабинете, помимо дивана, имелась еще и дежурная раскладушка в шкафу. Не раз сыщикам приходилось коротать тут остатки ночей. И было одно правило: хоть и короткий сон, но он должен быть полноценным. А значит,
– Лева, а ведь ты боишься, что Маша тебя бросит, – сказал Крячко, раскладывая свою раскладушку. Как подчиненный, он полагал, что диван прерогатива начальства, то есть Гурова.
– Боюсь, – коротко ответил Гуров, расстилая простыню.
– Ну и дурак.
– Почему? – равнодушно спросил Гуров. – Как раз наоборот. Потому что умный. Я считаю, что наш с ней брак вообще из категории невероятного.
– Это почему же?
– Стас, ты вообще представляешь себе разницу между обычными людьми и актерской богемой? – грустно спросил Гуров, расстегивая рубашку. – Это ведь люди не просто с другой профессией, а с другим образом жизни. У них мировосприятие другое, на совершенно ином психоэмоциональном уровне. А я земной, земной до мозга костей. Цветок и камень.
– Лед и пламень, – поддакнул Крячко, с удовольствием укладываясь на свою раскладушку. – Сейчас ты еще брякнешь, что не понимаешь, за что она тебя полюбила. Двадцать с лишним лет я тебя знаю, Лева, и все не перестаю удивляться: как это может в тебе сочетаться природный рационализм и такая ранимая психика. Обычно на этой почве спиваются. Я тебе объясню, сыщик, то, до чего тебе с твоим убогим умом самому не дойти. Любит она тебя не за что-то. За что-то любить нельзя, за что-то как раз не любят.
– Любят вопреки…
– Не ерничай. Любят – это когда человеку с другим человеком комфортно. Не умом, не глазами! Они там, конечно, все в своей специфической среде. И женятся, и замуж друг за друга выходят по той же причине. Кстати, делают это по многу раз, если верить прессе. То с одним наскучило, то в другого влюбилась… А ты мужик, понимаешь? Настоящий мужик, за которым как за каменной стеной. Не эти ее коллеги с соплями и вздохами. И Маша это интуитивно почувствовала тогда и чувствует до сих пор. Это древняя как мир тяга женщины к крепкому плечу. И духовная близость у вас гораздо… ближе, извини за тавтологию, чем с любым из их актерского цеха…
– Ты чего разошелся, Стас? – спокойно поинтересовался Гуров, устраиваясь на диване и поправляя под головой подушку. – Я это все и без тебя знаю.
Крячко возмущенно привстал на раскладушке и некоторое время бешено смотрел на друга.
– Так какого же черта я тут битый час распинаюсь перед тобой?
– А хрен тебя знает, – засмеялся Гуров, которому в самом деле стало легче от нотаций Станислава. Прошел момент грусти и самотерзания.
– Ладно, – проворчал Крячко, отворачиваясь к стене, – спокойной ночи.
«Хороший мужик Стас, – думал Гуров, засыпая. – А ведь он сам десять лет назад мне говорил, что не по себе дерево рублю. Что ничего у меня со Строевой не получится. Успокаивать бросился, ишь! Как будто сам перед собой за те тогдашние сомнения извиняется».
Николай Власик, известный под кличкой Артист, был бледен. Большие очки в старомодной оправе все время сползали с его потного носа, и он нервно их поправлял указательным пальцем. Гуров смотрел на этого щуплого сорокадвухлетнего мужчину и думал: «Опять, что ли, волнение разыгрывает или в самом деле чует, что жареным пахнет?»