Обратная сторона Луны
Шрифт:
Кашев задумался.
— Но это слишком рискованно…
— А идти в штурм в лоб? Нет, так, по крайней мере, мы сможем нанести максимальный урон противнику. Рванем усадьбу изнутри. Начнется неразбериха и, если мы сработаем правильно, пока немцы очухаются мы уже будем далеко.
— То есть вы предлагаете…
— Переоденемся немцами. Вы же хорошо знаете немецкий?
— Но не настолько, чтобы меня приняли за немца.
— Тогда постарайтесь говорить как можно меньше, — и повернувшись к оберфюреру приказал: — Раздевайся! — а потом вспомнив, что тот
Тот с удивлением посмотрел на Василия.
— Давай, давай. Или ты хочешь снимать форму с мертвеца?
И поморщившись, Василий отвернулся. Прошло не менее пяти минут, прежде чем Кашев окончательно превратившись в оберфюрера подошел к Василию.
— А фашист?
Кашев провел ладонью поперек горла, и Василия вновь передернуло. «Интересно, когда закончится война, кем станут эти люди. Они ведь привыкли с такой легкостью убивать, при чем беззащитных. Что же случиться, когда они вернуться с фронта — озлобленные по жизни машины для убийства? Как могут такие люди существовать в мирном обществе? Или это потенциальные преступники, которых прямо с фронта нужно отправлять в лагеря?»
— Хорошо, пошли, надо вернуть остальные мундиры… Вы их закопали? — поинтересовался Василий имея в виду спутников оберфюрера, но Кашев отлично его понял.
— Нет, Сема оттащил их в лес и закидал ветвями.
— Что ж, пошли, займемся покойниками. Придется «поднять их из могил».
Однако Кашев никогда не сталкивавшийся с ожившими трупами не понял всей черной иронии прозвучавшей в словах своего командира.
— Только, боюсь, на Сему мундира не найдется.
— Значит поедет в багажнике, — фыркнул Василий.
— Может не согласиться. Он — человек упрямый.
Василий резко повернулся к Кашеву и замер. Не смотря на сгустившиеся сумерки он отлично видел своего зама. Перед ним и в самом деле был настоящий немецкий офицер. Форма оберфюрера идеально подошла командиру диверсионного отряда. А к тому времени, как они доберутся до усадьбы будет глубокая ночь. Хотя лучше появиться под утро. Часовые будут сонными и не станут внимательно рассматривать задержавшихся гостей.
— Так как же с Семой?
— Решим на месте… К тому же можно просто приказать. Меня больше волнуют прострелянные колеса. Не помните, там были запаски?
— Одна была точно.
— Ладно, пошли, посмотрим, что можно сделать. Время у нас много. В усадьбе надо появиться перед рассветом… В общем, главное ввязаться в бой, а там решим, что делать.
Глава 2
СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ
Из воспоминаний Григория Арсеньевича Фредерикса (начало)
Даже отсюда вижу твои плутоватые глазёнки…
(Данная рукопись, которую можно было бы озаглавить как «Мемуары барона Фредерикса» была обнаружена экспедицией 2155 года в руинах древнего города на обратной стороне Луны.
Что поразило меня в Петрограде восемнадцатого, так это запущенный вид города. Словно Северный фронт сместился сюда, и вот-вот из-за поворота покажутся немецкие каски и начнутся уличные бои. А эти безумные красные кумачи. Эти пикеты пьяных моряков в широких не по уставам клешах, перетянутые патронными лентами. И отовсюду доносится «Учредительное собрание», «Советы», «Смольный», «Троцкий». Все, словно по мановению волшебной палочки, стали «товарищами». Только одни «товарищи» пьяные и нанюхавшиеся кокаина открыто грабили «товарищей» позажиточней. На каждом шагу проверяли документы, причем «проверяющие» порой даже читать не умели.
Но начну по порядке. На подъезде к городу состав, на котором ехал я из Могилева, был остановлен людьми в кожанках и матросами. Пьяные, вооруженные до зубов они проверяли документы, пробираясь через набитые людьми вагоны. Хотя скорее они грабили, а не проверяли… Нескольких пассажиров, что выглядели побогаче, высадили из состава, и что с ними случилось дальше можно только догадываться.
Особенно поразил меня один комиссар с передними золотыми зубами и зековскими кольцами-наколками на пальцах. Последний раз я видел людей с такими наколками в четырнадцатом во время инспекции в Крестах. А как он лихо шарил по чужим вещам. Когда он сдирал кольца с пальцев одной из пассажирок, мне пришлось отвернуться, уставившись в заледенелое стекло вагона. Я старался не слышать ее плача и завываний. Что до меня, то я бы не раздумывая поставил бы этого «революционера» к стенке и рука не дрогнула бы. Но у меня было свое дело, своя миссия, и на меня надеялись важные люди.
К счастью у меня были хорошо выправленные документы. Лавр Георгиевич лично хлопотал об этом, хотя сделать это сидя под арестом в отеле «Метрополь» было довольно сложно. Впрочем к тому времени, как я добрался до Петербурга ситуация сильно изменилась. Ходили слухи, что и Корнилов и весь его штаб освобождены…
На Николаевском вокзале меня встретил огромный кумач: «Землю — крестьянам». Кумач, побитый непогодой, пошел подтеками и пятнами, отчего казалось, что он и в самом деле покрашен не на фабрике, а вымочен в человеческой крови.
В конце платформы горел маленький костер. Жгли какие-то бухгалтерские книги и обломки старинной резной мебели. Над костром грели руки несколько человек в дешевой одежде с грубыми, небритыми лицами. По кругу шла огромная бутыль самогона, видно конфискованная у кого-то из не слишком расторопных пассажиров. В этот раз я вновь порадовался, что в свое время по настоянию генерала Эрбдели сменил свою офицерскую шинель на простую солдатскую, да еще к тому же сильно ношенную. Добавьте к этому фуражку без опознавательных знаков и поношенный старый вещмешок. В общем, обычный дезертир, бежавший с развалившегося южного фронта.