Обратный отсчет
Шрифт:
Но мальчик знал что-то.
НИТЬ, КЛУБОК НИТИ. ИЛИ КАТУШКА.
НИТЬ НАДО СМОТАТЬ — ОНА ЗНАЕТ ВЫХОД ИЗ ЛАБИРИНТА.
Этот сон про Чудовище был последним, и больше никогда он не повторится. Папа выстрелил, и, может быть, он убил Чудовище. А может быть, скоро, уже очень скоро, там, в темном чреве самолета, в своем пропитавшемся сладковато-тлетворным запахом логове, проснется Чудовище и язык его будет называться «огонь»… И мальчику надо с кем-то поговорить об этом, с кем-то, кто бы ему поверил. Не с мамой, нет, она еще больше перепугается. Но с кем-то, кто бы ему поверил и кто, мальчик теперь это знает наверняка, тоже находится здесь, в самолете.
Несколько последних дней мальчик ощущал какой-то невероятный подъем. Ему казалось, что вот-вот — и что-нибудь произойдет, очень значительное и… радостное. Вот-вот — и папа окликнет его… Или он встретит кого-то и отыщет наконец выход, ту самую дверь, несущую избавление.
Но ничего не происходило.
Ожидаемая
И в общем, здесь нет ничего удивительного, особенно после того, что случилось в школе.
Мальчик ходил в частный колледж, и его маме это стоило 800 долларов в месяц. Это было несколько больше, чем во многих подобных колледжах, и это было той самой причиной, по которой большинство учащихся и их родителей просто распирало от бурлящей, маслянисто-самодовольной и с трудом сдерживаемой гордости. Нет, мы должны оставаться в рамках приличий, все должно оставаться в рамках приличий — это основной закон нашего заведения. Ведь вокруг нас находится множество детей, чьи родители не в состоянии позволить себе подобный частный колледж, они недостаточно упорно работали (а работать надо очень упорно — ворк хард — фраза, усвоенная мальчиком с первого класса) и недостаточно воспитывали своих чад. Потому что, если честно признаться, наш колледж не просто какая-то коммерческая лавка, нет, ребенок должен пройти собеседование, весьма жесткое собеседование, и, говоря начистоту, лишь только мозги позволят вашему малышу стать студентом нашей скул.
Конечно, вслух не стоит говорить о некоторой элитарности, можно лишь покивать головами, но вы абсолютно правы — лишь мозги чад и их родителей, способных выкладывать за начальные классы по 800 долларов, открывают двери нашего учебного заведения. Но уж если мы приходим к выводу, что ваш товар отменный, то и за нами не заржавеет.
В классах — мальчик ходил уже в четвертый, потому что у него-то с мозгами полный порядок, и можем вас уверить, дорогая наша мама, ваш парень является гордостью нашего колледжа, но об этом тоже вслух говорить не принято, ибо все должно оставаться в рамках приличий, — в классах не более восьми — десяти человек, с первого класса инглиш, английский, со второго обязательный японский и с четвертого, по желанию, еще какой-нибудь европейский язык. Эстетическое воспитание — музыка, живопись, кино — все в виде игры, физкультура, свой бассейн, аэробика для девочек и карате для мальчиков, зимой — горные лыжи, самые блестящие педагоги по основным предметам плюс трехразовое домашнее питание (отметьте — домашнее, боюсь, что и по субботам и воскресеньям вам придется готовить для ребенка что-нибудь из нашей кухни), восточный уклон нашего колледжа, погружение в восточную культуру, в иное созерцание мира и расширение представлений малыша о сущем (знаковая система мышления, другая вербальность и т.д. и т.п.)… И конечно, самое главное — наши пять школьных автобусов, настоящих желтых скул-басов, заберут ваше чадо в восемь тридцать утра и вернут к семи вечера накормленным, сделавшим все уроки и уже отдохнувшим, так что полный цикл, а после семи ребенок абсолютно свободен.
И вот в этом роскошном учебном заведении и преподаватели, и школьные друзья начали догадываться, что у мальчика проблемы.
— Костик, иди-ка сюда, что это ты весь сияешь? — спросил его несколько дней назад учитель японского языка. — Скажи честно, случилось что-то очень хорошее? Мама подарила новую «Супернинтенду»?
Мальчик смутился. Он действительно не знал, что случилось, что происходит и хорошо ли это. Хорошо ли, что сегодня утром он чуть не выпрыгнул из школьного автобуса, потому что увидел на улице одного человека… И ему показалось…
По пути он наступил на ногу Маше Кудряшовой:
— Ой, какой же ты все-таки слон, — насупилась Маша, а мальчик с этой новой и непонятной ему улыбкой смотрел в окно, но автобус уже проехал, и никакого человека на перекрестке не было…
— Вот, еще и улыбается, — не успокаивалась Маша, а мальчик посмотрел на нее, как будто увидел впервые, и, еще более расплываясь в улыбке, вдруг произнес:
— Ой, какая же ты красивая, Машка.
— Вот дурак-то, — прыснула Маша Кудряшова краснея, и, довольная, уселась на свое место.
Потом ощущение радости стало нарастать, и, когда мальчик шел к школьным дверям, он почему-то был уверен, что именно за ними находится выход из Лабиринта и именно там его ждет человек… с серо-голубыми, как выцветшие джинсы в заплатках, глазами. Мальчик не знал, что это за человек и существует ли он на самом деле, но улыбка, совершенно беспричинная и потому, наверное, ненормальная, занимала уже половину его лица. И даже баба Наташа, их школьная нянечка, очень добрая, — наверное, это был единственный человек в частном колледже, которого любили все без исключения, — глядя на него, поинтересовалась:
— Что, Костик, радуешься утреннему снежку?
И вот теперь Дмитрий Михайлович, учитель японского, возможно, и любимый преподаватель мальчика, но только, к сожалению, у него нет серо-голубых глаз, спрашивает то же самое…
— Да нет. — Мальчик честно посмотрел в глаза учителю японского языка и тут же соврал:
— Мама сегодня сказала, что довольна моими отметками и поэтому отпускает меня в нашу готовящуюся поездку в Диснейленд на весенние каникулы!
— Вот и чудесно, — улыбнулся Дмитрий Михайлович. — Разве это не замечательно — провести каникулы со своими школьными друзьями, да еще не где-нибудь, а в самом Париже? Рад за тебя, Костик, и поздравляю, только передай маме, что она сама должна сообщить нам об этом. А теперь пошли на занятия.
В их классе, да, говорят, и в других классах тоже, была заведена некая игра — каждый должен был вырезать собственноручно из ластика-стерки свой личный штамп. Иногда это называлось гербом. Маша Кудряшова вырезала профиль девочки с распущенными кудряшками — ходили слухи, что это за нее сделали родители, а может, просто отдали работу на заказ, уж слишком тонким и четким получилось изображение, — и теперь все ее вещи: тетради и даже учебники — были проштампованы личной печатью; у Славика Огурцова был достаточно безыскусно вырезанный огурец — но ему проще, с такой-то фамилией, имелись и более сложные работы: цыплята, вылезающие из яиц (у Цыплаковой), какие-то дурацкие собачки, котики… Мальчик никак не мог придумать свой символ. Очень не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, что он оказался в Лабиринте, хотя подобный знак соответствовал его состоянию лучше всего; фамилия его была самой обычной и не предполагала ни котиков, ни собачек, а вырезать просто свои инициалы — совсем уж неинтересно… И вот сейчас, на уроке японского языка, после того отрывка, что прочитал Дмитрий Михайлович, мальчик вдруг все понял… Кабинет японского языка был со вкусом и стильно оформлен — в уголке, отгороженном от остального пространства, небольшой сад камней, карликовые восточные деревья на фоне свисающих табличек с иероглифами, желтая повязка (мальчик видел такую на фотографии японского летчика, машущего рукой перед вылетом), приколотая к знамени Страны восходящего солнца, хризантема — символ царствующей династии, макет чайной церемонии и самурайский меч, скорее всего ненастоящий, но все равно в целях безопасности подвешенный достаточно высоко… Сейчас внимание мальчика привлекала именно желтая повязка, даже не сама повязка, а то, что на ней написано…
В начале урока, после церемонии приветствия, Дмитрий Михайлович всегда зачитывал им какого-нибудь японского автора или любого другого автора, пишущего о Японии. Сейчас перед ним лежала довольно объемная раскрытая книга. Учитель поднял глаза и улыбнулся (мальчик подумал, что он не знает больше никого, кто бы имел подобную улыбку — так, наверное, улыбаются люди, говорящие на загадочном языке, который они учат).
— В прошлый раз, — проговорил учитель, — я прочитал вам стихи замечательного японского поэта Басе. Признаться, ваши рассуждения об услышанном меня очень заинтересовали, и мы еще вернемся к этому в ваших письменных работах. Да-да, было действительно много неожиданного… — Дмитрий Михайлович несколько сдвинул от переносицы очки в тонкой металлической оправе. — А сейчас я хочу вам прочитать кусок из другого автора, принадлежащего, так сказать, совсем иной, западной культуре… Прошу тишины и сосредоточенности.