Обратный отсчет
Шрифт:
— Да, мы здесь. — Стилет поднялся на ноги и огляделся по сторонам. «Пленка ушла, а Дед умеет действовать быстро. Очень быстро. Еще у нас есть дискета». — Так что остается только ждать. Код будет.
— Надеюсь, что так, — произнес командир экипажа. Потом он поднялся наверх.
Стилет снова присел на корточки — Зелимхан посмотрел на него, а затем проговорил:
— И все же мы уже в этом самолете. Мы им здорово перемешали карты.
Стилет улыбнулся:
— Когда тебя начало сносить и я ухватился за твои ноги, думал, сейчас оба вылетим из астролюка… У тебя сильные руки.
— Да,
Стилет отрицательно покачал головой.
— Только отец стал уже старый, а больше никого там не осталось, — тихо произнес Зелимхан и добавил:
— Ничего, Аллах даст, я еще этот мост подштопаю.
— Ты строитель? — спросил Стилет. — По образованию?
— По образованию я солдат, — так же тихо и без всякого вызова произнес Зелимхан. — Научился за четыре года… А по первому — да, строительное отделение окончил.
Им принесли по большой кружке горячего кофе. Игнат видел, что на щеках Зелимхана наконец появился румянец — он быстро оклемался после «приветствия» майора Бондаренко и обжигающе ледяного ветра, оставшегося по ту сторону самолета.
— Видимо, ты прав, — тихо проговорил Стилет, — это действительно не ваши. Может быть, не только ваши.
Зелимхан оторвался от кофе, его глаза оживились:
— Я тебе сказал об этом с самого начала — это провокация.
— Но это и не наши, — добавил Стилет.
— А кто?
— И там и там есть те, кто хочет продолжения этой войны, — произнес Стилет.
Зелимхан продолжал молча пить кофе — любые споры сейчас бесполезны, сейчас, когда на таймере бомбы оставалось 56 минут. Потом он все же проговорил:
— Я тебе скажу одну вещь. — Он пристально посмотрел на Ворона, и Игнат еще раз про себя удивился — кавказец с синими глазами. — Я тебе уже говорил, я вовсе не хочу сказать тебе приятное — это правда: ты — честный человек…
— Спасибо, — кивнул Ворон.
— Я не для этого. Слушай, короче, я скажу тебе одну вещь. — Голос Зелимхана зазвучал гораздо более эмоционально. — Ты говоришь, что и там, и там есть те, кто хочет войны?..
Стилет кивнул:
— Да, именно так обстоят дела.
— Это правильные слова. — Зелимхан смотрел на него очень внимательно. — Ты… я… На войне есть солдаты, которые честно сражаются, есть невинные, которые погибают, и есть те, кто пьет кровь… кровососущие твари, которые на войне жиреют. Вот, что я хотел тебе сказать. И похоже, на этой войне побеждают твари.
Стилет молча смотрел на Зелимхана. Он испытывал противоречивые чувства. Он вспоминал своих погибших товарищей, бившихся до последнего патрона; вспоминал наших солдат, совсем пацанов, сгоревших в танках; вспоминал отрезанные головы и половые члены; вспоминал бесконечные вереницы гробов, «груз двести», возвращающийся в Россию, но также вспоминал мертвых чеченских детей, окровавленную мать, вопящую над своим ребенком, над тем, что от него осталось; вспоминал сожженные авиационными и артиллерийскими ударами селения, БТРы, давящие гражданские автомобили, и снова окровавленную мать, вопящую над своим ребенком, — картина, которую он никогда не забудет. Они уже не знали, забыли, почему они воюют, они воюют лишь потому, что воюют, и на такой войне побеждают только твари. Но Стилет молчал — перед ним был враг, оказавшийся с ним в заминированном самолете: что он спасал — свою жизнь, свою честь или жизни заложников? Перед ним был враг, которого он без зазрения совести ликвидировал бы при попытке к бегству; враг, крепко державший Ворона своими сильными руками, когда их чуть не снесло, когда при десантировании Игната из-за разыгравшихся вихревых потоков почти по колено вынесло из астролюка. Перед ним был враг, которого мог бы пожелать себе каждый, враг, так похожий на брата.
И Стилет молчал — на этой войне побеждают твари?
Стилет молчал — что ему было говорить? Только то, что сейчас они вместе попробуют вспороть жирное брюхо этой твари, хоть одной из них, и остановят бомбу, до взрыва которой осталось 54 минуты и 19 секунд.
Игнат лишь думал об их разговоре с Дедом, об их разговоре на свежем воздухе, когда они только прослушали пленку, когда все это только начиналось. Никаких эмоций, лишь только холодный рассудок.
— Ты прослушал пленку, Ворон? — спросил тогда Дед.
— Да, Павел Александрович.
— Внимательно?
— Думаю, что да…
— И что?
— Много странного. Все эти этапы, дискеты.
Дед вдруг взял и просвистел старую забытую мелодию до-ре-ми-до-ре-до — музыкальное ругательство.
— Что это вы, Павел Александрович?
— Да так, вспомнил вашу, походную… Как это вы напевали, помнишь?
— Вре-мя-вы-пить-ча-ю, — улыбнулся Стилет. — Только давно это было. «Команда-18»…
Дед продолжал смотреть Игнату в глаза:
— Бомба заведена на пять часов… Помнишь вашу привычку?
— Да, мы не англичане, но чайку в пять выпьем.
— А кто это придумал?
— Да я уже и не помню. Только… при чем здесь бомба?
— Значит, ты прослушал пленку?
— Так точно. А что? Что вы имеете в виду?
— Да так. Может, просто показалось. Ладно, Игнат, поезжай в Лефортово за пленником, я на связи, и удачи тебе.
Показалось… Что тогда могло показаться Деду? То, что «заячьи уши» находятся где-то под носом? Наша шутка-прибаутка, забытое музыкальное ругательство — именно оно не давало ему покоя?.. Что на этой пленке мог услышать Дед? Что ему показалось? И что он сейчас от него скрывает?
— Капитан…
Игнат поднял голову — перед ним стоял этот телевизионный режиссер, Михаил Коржава. В руках у него была пластиковая фляжка виски.
— Не хотите глоток, для сугрева?
— Нет, спасибо.
— Ладно, а я пригублю. Вы, Зелимхан? — Чип протянул ему фляжку, тот отрицательно покачал головой.
— Ну хорошо. Виски здорово согревает, особенно когда каждый глоток может оказаться последним.
— Успокойтесь.
— А я не об этом. — Чип улыбнулся, но глаза его оставались совершенно серьезными. — Я просто решил сегодня бросить пить. Раз и навсегда. Интересное слово — «навсегда». Капитан, а у меня к вам дело. Очень серьезное дело.