Шрифт:
Поэмы
Пролив Страха
Им восхищались бы в мире, его имя никогда
не было бы забыто; однако одно дело,
когда тобой восхищаются, а совсем другое,
когда ты становишься путеводной звездой,
которая спасает
С. Кьеркегор. Страх и трепет
***
Паром отчалил. Шумный Порт Кавказ
Стал, постепенно тая, удаляться.
Я ехал в Крым сегодня первый раз,
Всему не уставая удивляться.
Шипела изумрудная волна,
О борт парома гулко ударяя,
Пугающая душу глубина
Нас окружала без конца и края.
Искрясь под солнцем, волны вдалеке,
Как будто грани мелкие алмаза,
Рождали при легчайшем ветерке
Мозаику, приятную для глаза.
Паром от напряжения дрожал,
Неся во чреве грузные машины,
И, дружно из автобусов сбежав,
По палубам гуляли пассажиры.
А Крым неумолимо приближался…
Еникале, турецкой власти след…
Со мною рядом голос вдруг раздался:
«Проливу Страха Питер шлёт привет!»
Я обернулся – рядом был мужчина,
Он был немного старше средних лет,
Высокий, крепкий, с виду – молодчина,
Приятно было на него смотреть.
«Довольно странно Вы пролив назвали, -
Ему я задал свой вопрос прямой.
–
Ведь страх здесь различается едва ли…
Ну, разве что пред этой глубиной».
–
«Ну, что ж, отвечу, коль у нас есть время, -
Сказал мужчина, глядя мне в глаза, -
Но только предисловье к этой теме
Я должен непременно рассказать.
***
По форме Крым напоминает ската…
И я родился здесь, учился, рос.
Хоть в это время жили не богато,
Но это был не основной вопрос.
И нам, от изобилья не усталым,
Казалось, будто мы попали в рай,
И радовались мы подаркам малым,
Что щедро нам дарил родимый край.
Мы в море нашем ласковом купались,
И от степных костров вдыхали дым,
Зимою с горок по грязи катались –
Не баловал нас снегом тёплый Крым.
Но в Ленинград пришлось мне ехать вскоре,
Где я узнал морозы и пургу,
И там мне поначалу снилось море
И волны на пустынном берегу.
К родителям я ездил каждый отпуск,
Где морю отдавал святую дань.
Билет до Крыма был единый пропуск:
Не разделяла наши страны грань.
***
Всё так и шло бы… Но почил Союз,
И после Беловежских соглашений
Слабела быстро прочность братских уз,
Настало время громких обвинений.
Родители, что вынесли войну,
Державу из разрухи поднимали -
Воспринимали, как свою вину,
Позор – ведь у людей страну украли!
Обида застилала всем глаза…
Но любит человек, чтоб им гордились,
И высохла недавняя слеза,
За новый статус люди ухватились:
Не пропускали наши корабли
Через пролив, брезгливо отвергали
Для всех когда-то общие рубли,
И Президента нашего ругали.
Могло ли это всё не огорчить?
Забыто всё: и общий дом, и детство -
И стоило родителям почить,
В семье возникли споры за наследство.
Решила почему-то вдруг сестра:
Я должен отказаться от наследства,
В России больше, чем у них, добра -
Найду я и на памятники средства».
–
«Но, может быть, Вы слишком субъективны?
–
Засомневался я в его словах.
–
И не были крымчане агрессивны?» -
«Источник бед – в горячих головах.
Когда возник конфликт за остров Тузла,
В нём отличились, в основном, лишь те,
Чья неприязнь к России заскорузла
И к запрещённой подошла черте.
Для них Россия – мощный раздражитель,
А не, как прежде, родственный народ.
Считал себя героем крымский житель,
Что первый обнаружил к Тузле брод.
И я решил: мне в Крым закрыты двери,
Уже не будет он таким родным -
И принял эту горькую потерю,
Окрашенную жёлто-голубым.
Заброшены родителей могилы,
А с ними запустение в душе,
И море мне тогда уже не снилось,
А снились вишни – с гнилью и в парше.
Я часто о могилах горевал:
Ни памятников нет, ни эпитафий…
В те годы в Крым я так и не попал,
Хватило мне тогда и фотографий.
***
Две тысячи тринадцатый, ноябрь,
Как будто бы нажали где-то кнопку,
И свежий воздух заменила гарь,
А ненависть подбрасывали в топку.
Когда плохой правитель довёдет
Страну и свой народ до обнищанья,
Тогда приходит к власти всякий сброд,