Образ врага
Шрифт:
— Почему вы так расстроились из-за этих фотографий, Алиса?
— Разве? — она тряхнула головой. — Я уже забыла о них.
— Странно, почему тот, кто их забрал, не вернулся, чтобы поменять на свои.
— Странно, — легко согласилась Алиса.
— Может, вы так понравились этому мужчине, что он решил оставить снимки себе?
— Вряд ли. Я плохо выхожу на фотографиях.
— Как бы вы ни выходили, все равно сразу видно, какая вы красивая. Я это серьезно говорю, не в качестве комплимента. Вы, конечно, и так знаете, но лишний раз не мешает напомнить. Я прав?
— Об
— У нас в Америке не принято. Скажешь какой-нибудь коллеге женского пола, что ей к лицу новое платье, а она тебя обзовет шовинистической свиньей.
— Бедные вы, несчастные, — вздохнула Алиса, — знаете, мне эти ваши социально-половые забавы напоминают унылый юмор советских времен накануне женского дня Восьмое марта. Затюканный идиот-муж, который решил раз в году пожарить яичницу к завтраку, и деловитая фурия, мать семейства, которая потом целый день отдраивает обгоревшую сковородку.
— Забавы? Что вы, у нас это очень серьезно. Это влияет на политику, на бизнес. Между прочим, на обвинениях в сексуальных домогательствах у нас делают большие деньги.
Деннис стал рассказывать всякие забавные истории о дамах, которые подают в суд на миллиардеров, крупных государственных чиновников и на президента, требуя денежной компенсации за былые нежности, реальные, а чаще мифические. Потом вся Америка всерьез обсуждает, сама «истец» десять лет назад снимала колготки или «ответчик» оказал ей в этом некоторое содействие. Ну а как же не обсуждать всерьез, если эти колготки могут стоить «ответчику» пары миллионов долларов и политической карьеры?
Алиса рассеянно слушала, кивала, улыбалась, прихлебывая горьковатый вишневый ликер. Она то и дело косилась на экран телевизора у стойки бара. Шла программа «Новостей». Бармен и несколько официантов смотрели на экран не отрываясь. Алиса не понимала ни слова на иврите, только разобрала название города Беэр-Шева, которое то и дело повторял ведущий. Это совсем близко, между Эйлатом и Иерусалимом. По мелькавшим кадрам было ясно, что произошел какой-то взрыв. Вероятно, в этой самой Беэр-Шеве…
— Наверное, пресловутые «новые русские», для которых вы строите особняки, ужасно привередливая публика, — произнес Деннис. — Трудно с ними работать?
— Трудно без конца слышать выражение «новые русские», — откликнулась Алиса. — У нас без него не обходится ни одна телепередача, ни один анекдот. Честно говоря, я не вижу в этом словосочетании никакого смысла. Люди, озабоченные исключительно проблемой денег, всегда одинаковы, во все времена одинаково скучные, пошлые и злые.
«Новости» кончились. Бармен переключил на Си-эн-эн. Там выступал политический комментатор. Официанты оторвались от экрана.
— Насколько я знаю, в советские времена такой проблемы в России практически не существовало, — заметил Деннис, — я имею в виду деньги.
— Ну, во-первых, при коммунистах никто денег не отменял. А во-вторых, было другое — привилегии, чины, знакомства. Но в конечном счете все сводилось к той же древней страсти добыть для себя мамонта пожирней. Если необходимо при этом кончить соседа-охотника — запросто. Если в пещере
— Ну хорошо, а русское купечество до революции? Честность, благородство, верность традициям, меценатство, наконец.
— Миф. Сколько благородных купеческих детей швыряло семейные капиталы бандитам-большевикам…
— Да, я читал что-то. Савва Морозов… Алиса ничего не ответила. Теперь она не отрываясь смотрела на экран и даже поморщилась, оттого что Деннис все продолжал говорить и мешал ей слушать голос комментатора, который как раз рассказывал про взрыв в городе Беэр-Шева.
— Взрывное устройство было установлено в туалетной комнате управления полиции… — тараторил комментатор. — Компетентные источники утверждают, что чудовищный взрыв был всего лишь отвлекающим маневром. Настоящей целью террористов являлся известный биохимик Натан Бренер, похищенный из своей лаборатории через десять минут после взрыва. Пока ни одна из экстремистских организаций не взяла на себя ответственность за этот исключительный по дерзости и жестокости террористический акт, никто не выдвинул своих условий правительству Израиля и родственникам Бренера.
На экране появилась цветная фотография человека лет шестидесяти с крупным, тяжеловатым лицом и буйной седой шевелюрой.
— О господи… Натан Ефимович, — прошептала Алиса и прижала ладонь ко рту.
— Мам, ты чего? — встрепенулся Максимка.
— Алиса, что случилось? — подался вперед Деннис.
— Натан Ефимович Бренер, — она перешла на русский и обращалась только к сыну, забыв о Деннисе, — наш сосед по коммуналке. Ну, помнишь, я тебе рассказывала про Трифоновку? Дядя Натан и тетя Маня. У них был сын Сережа, мой ровесник. Мы с ним ходили в один детский сад и учились в одном классе. Они уехали в семьдесят восьмом в Израиль.
— Я помню, — кивнул Максимка, — ты рассказывала про Сережу, как вы на чердак залезали, как вас на катке поколотила малюшинская шпана…
— Простите, Алиса, Максим, — перебил Деннис, — я не понимаю, что случилось?
— Мама знает этого человека, про которого говорят в «Новостях», — с гордостью сообщил ему Максим.
— Алиса, вы знаете профессора Бренера? — Деннис уставился на нее так, словно услышал, будто она знакома с папой римским.
— Да, наши семьи жили в одной квартире в Москве. Я выросла вместе с его сыном, мы ровесники. Они уехали в Израиль, когда нам было по пятнадцать лет. С тех пор я про Бренеров ничего не слышала, и вот… Оказывается, Натан стал здесь профессором и его похитили террористы.
— Как это — в одной квартире?
— В общей. В Москве было много общих квартир.
— О, да, я слышал. Коммунистические квартиры, вроде общежитии. Наверное, такие квартиры были только в центре, в старых домах? — Деннис улыбнулся одними губами, глаза при этом оставались неприятно напряженными.
— Да. В новостройках только отдельные.
— Значит, вы родились и выросли в центре Москвы? А где именно? Дело в том, что я бывал в Москве семь лет назад, много бродил по центру.
— Район проспекта Мира. Трифоновская улица, — рассеянно ответила Алиса, только тот дом уже давно снесли.