Обреченные на смерть
Шрифт:
— Спрашиваю тебя еще раз: были ли какие-то отношения между тобой и Полом?
— Прежде всего, Бобби, — сказал Каллен, — при всем моем уважении к тебе, то, что…
— … Саманта Кокс соврала, будто она взяла такси, чтобы добраться до твоего дома? У нее была какая-то связь с Мессиной? Она знала его? Почему она оказалась в аэропорту имени Кеннеди в тот день, когда убили Тодда и Свейл?
Каллен щелкнул пальцами.
— Все правильно. Именно это я и хотел сказать.
Колавито заглянул в свой блокнот, притворяясь, что ищет
— Саманта говорит, что ты прав. На улицах не было в тот вечер такси и не повезли бы ее в такую глушь, как твой Квинс. Она взяла частника, пообещав ему пятьдесят долларов, и посулила еще пятьдесят, если он подождет ее, пока она сбегает к тебе, но он хотел добраться до дому, пока еще было не слишком поздно и не появились грабители.
Саманта говорит, что никогда в жизни не видела Мессину, что впервые она рассмотрела его после того, как ты его грохнул.
Саманта говорит, что она была в аэропорту имени Кеннеди в тот день, когда убили двух копов, потому что делала там репортаж о диспетчерах, которые употребляют наркотики. Там она и ее команда услышала об убийстве. Мы допрашивали ее много раз, Джо.
— Она…
— Врет, — быстро вставил Колавито. — Ты говоришь, что она…
— Сука, — улыбнулся Каллен.
Колавито не улыбнулся в ответ.
— Трудно что-то доказать, Каллен. Ты утверждаешь, Джо, что тебя хотели заманить в ловушку, ты говоришь, что она притворялась, будто отбивается от Пола. А она говорит, что дралась с ним за свою жизнь. Учти, где она работает, какой у нее рейтинг, учти телезрителей, которые верят ей, она пользуется…
— Доверием, — сказал Каллен.
Колавито стукнул кулаком по столу:
— Прекрати это.
— Извини, — сказал Каллен и приложил руку ко рту, чтобы скрыть улыбку.
— Да, ей доверяют, — сказал Колавито, успокоившись, — а к полицейским, ты знаешь, общественность не всегда относится…
— С доверием.
Колавито сделал глубокий вдох и медленно выдохнул воздух. Возможно, он считал про себя до десяти, чтобы успокоиться. Затем он сказал:
— Так оно и есть. Все правильно, черт возьми. Общественность иногда, и даже весьма часто, не доверяет нам.
Каллен хотел было сказать что-то такое, что Колавито не ожидал бы от него услышать. «А, к черту», — устало подумал он. И сказал:
— Итак, она говорит…
— Совсем не то, что говоришь ты.
— И она утверждает, что приехала ко мне…
— Чтобы узнать, были ли Тодд и Свейл связаны с преступным миром.
— Мессина преследовал ее…
— Потому что он был замешан в преступлении.
— Ему нужна была Саманта…
— Он боялся, что их дела могут быть раскрыты.
— Свейл тоже была в этом замешана…
— Может быть, Тодд и некоторые другие…
— Но не Брауерман, — сказал Каллен.
Колавито проговорил с ним почти что в одно слово:
— Нет, не Брауерман.
Они помолчали, изучающе глядя друг на друга. Потом Колавито начал говорить:
— Ты еще вот что имей в виду, Джо. Тут не только в Саманте дело, не только в том, что ее версия противоречит твоей версии, тут еще дело в том, что многие люди, доверяя ей, считают, что ты, возможно…
— Пьяница.
Колавито взял в руки свой блокнот и что-то записал в нем.
— Ты прав. Ты прав на сто процентов. Ты сам сказал это, Джо. Я этого не говорил. Пьяница. Через пару минут ты будешь беседовать с психологом департамента полиции, специалистом по сокращению кадров. Ты уже с ним несколько раз беседовал. Он сказал тебе, что ты пьяница?
Бернштайн, психолог департамента полиции, не сказал ему, что он думает о нем. Он спросил Каллена:
— Как бы вы сами охарактеризовали себя?
Каллен улыбнулся.
— Я допрашивал людей, док. Когда кто-то заявляет, что он невиновен, я обычно спрашиваю его: как бы вы охарактеризовали себя?
Бернштайн тоже улыбнулся. Он был хороший мужик. Каллен испытывал некоторое чувство вины по поводу того что, вернувшись на работу после ранения, он не зашел к Бернштайну по его просьбе. Каллен был занят, и Бернштайн был занят. Бернштайн находился на верхнем этаже, Каллен работал внизу или на улице. Они пересекались раз в два месяца возле лифта. Обычно вместе с Калленом был какой-нибудь приятель или товарищ по работе, и из-за этого ему было неудобно остановиться и поболтать с Бернштайном, потому что, с кем бы он ни был, все начали бы нервничать: Бернштайн ведь был большой спец по сокращению кадров. А за самим Бернштайном вечно бегали его секретарши, напоминая ему, что он забыл то-то и то-то сделать и опаздывает туда, где ему уже давно надо быть.
Хриньяк говорил Каллену, что беседовал с Бернштайном как пациент с врачом, и Каллен, хотя он и не нуждался в психотерапевтическом сеансе, подумал, что ничего страшного не будет, если он поговорит с Бернштайном как пациент с врачом. О чем угодно.
— Раньше вы не спрашивали меня о времени, когда я был полностью доволен собой.
Бернштайн слегка вытянул шею в ожидании того, что скажет ему Каллен. Он так многого ждал, что Каллен избегал смотреть ему в глаза, потому что на самом деле сказать ему было особенно нечего.
— Когда я вспоминаю приятные моменты в моей жизни, я не думаю о своей судьбе или о том дне, когда меня произвели в детективы. Я вспоминаю день, когда увидел Джеки Робинсона. Это был субботний день тем летом, когда я перешел на второй курс в колледже. Я шел по Мэдисон-авеню мимо Библиотеки Моргана. Я в этом районе за всю жизнь был только раза два, не больше. Джеки Робинсон шел мне навстречу с двумя другими мужчинами. На нем был деловой костюм, в руках — кейс. Тогда он уже перестал играть в бейсбол и работал на какую-то фирму. Наши глаза встретились. Он понял, что я узнал его, и сказал мне: «Привет». Я был вне себя от восторга.