Обреченные на вымирание
Шрифт:
Доселе спавшее томительное чувство, шевельнулось где-то в груди. Сердце затрепыхалось, кровь прилила к лицу.
– Чего, это…, варежку раззявил?
– спросил Шурум. Затем повернулся и посмотрел через витринное окно на улицу по направлению моего взгляда.
– А-а, на мадаму реагируешь? Рефлексы, смотрю, это…, балдатень, у тебя в порядке.
– Скривив рот, он вяло засмеялся.
– Это…, забудь, она мэрова телыча и немного того, двинутая.
Женщина на несколько минут замерла в окне, щурилась, подставляя лицо солнцу, затем задернула занавески и исчезла. Меня, конечно, смутили слова Шурума,
После обеда мы вернулись в ангар. Стоя на стремянке, затягивал гайку и вспоминал чудный образ, когда неожиданно лестница подо мной задрожала. Я испугался, обеими руками вцепился в ограждения. Ключ выпал из руки и с металлическим дребезгом упал на бетонный пол.
Снизу послышался противный блеющий смешок. Шурум одной рукой держался за стремянку, смотрел на меня и мерзко щерился.
– Не расслабляйся, балдатень, легкая встряска в работе не помешает, это вот.
– Будь добр, - старался я держать голос на спокойной ноте, - подай, пожалуйста, ключ.
– Ключ? Это, конечно, - он наклонился, подобрал лежащий возле ноги накидной ключ на десять, протянул мне. Я перегнулся через перила и вытянул руку навстречу. Когда до ключа оставалась буквально сантиметр, тот вдруг кивнул и выпал из руки Шурума. Я посмотрел на авиатора: идиотская улыбка, невинные глазки.
– Быстрее, балдтень, надо брать, быстрее. У меня, это…, пальцы устали держать.
Он пнул лестницу, развернулся и зашагал в диспетчерскую. Мне пришлось в очередной раз утереться, спуститься и подобрать ключ.
Проковырялся с левым двигателем больше трех часов и не мог понять, в чем неисправность. Подспудно начал подозревать, что у меня не получится ее найти вовсе и исправить. Шурум, который с меня глаз не сводил, только этого и ждал. Казалось, он больше заинтересован в моем унижение, чем в ремонте самолета.
Во время очередной попытке запуска двигателя, он вышел из диспетчерской, встал перед кабиной, вперил в меня наглый взгляд. Мотор фырчал, чихал, выплевывал облака черного дыма и никак не желал заводиться.
– Ну, что, балдатень? Смотрю, фиговый из тебя механик. Давай сползай, это… получи зарплату, - при этих словах он красноречиво стал разминать правый кулак.
– Дайте еще время. Я разберусь, раньше ремонтировал такие, только надо понять, в чем дело.
Шурум вытянул губы в трубочку и закатил глаза, как бы раздумывая, - ладно, балдатень, - проговорил он, спустя несколько секунд, - сколько надо?
– Не знаю. Может, сегодня к вечеру справлюсь. Пока системы протестирую… Максимум два дня. Это не так просто, как кажется.
– Черт с тобой, чучело - мяучело, посмотрим, это вот…, что ты за крендель. И не дай Боже… Ну ты, понял, - при этих словах он звонко впечатал кулак в ладошку. Шурум ушел. Потом появлялся каждые полчаса, спрашивал как дела, злился, что самолет еще не в строю, пинал стремянку, оскорблял меня и уходил в диспетчерскую.
К вечеру чувствовал себя уставшим: ныли ноги, болела спина. Спустился по стремянки, прошел коридором, открыл в диспетчерскую дверь, намереваясь переодеться и идти домой. Шурум лежал грудью на столе, подложив под голову руки, и сонно сопел. Яхо спал в кресле, склонив голову вбок. Из музыкального центра лилась негромкая музыка. Я с минуту простоял у порога, не зная, что делать. Входить без разрешения не решался. Снова открыл дверь и с силой захлопнул, надеясь, разбудить авиаторов грохотом. Без толку. Я откашлялся и негромко позвал:
– Шурум.
Он словно этого ждал. Подскочил со стула, как ужаленный, пулей метнулся ко мне и сходу всадил кулак в солнечное сплетение. Взгляд у него был совсем не сонный. Он притворялся, хотел застать меня врасплох. У него это получилось.
От удара перехватило дыхание, боль спазмом сжала все внутренности. Я переломился в поясе, присел на корточки, ртом стал глотать воздух, как выброшенная на берег рыба.
– Какой к чертям собачьим я тебе Шурум? Ваше величество, это вот, - проорал он, склонившись надо мной, - и никак, по-другому, понял?! Повторяй давай, балдатень, это вот…, Ваше Величество! Не слышу!!
– голос звенел прямо у меня над ухом, щекой чувствовал его горячее дыхание. Страх, замешанный на боли, ледяной волной прокатился по телу. А он все орал.
– Не слышу!!!
Я попытался сказать, беззвучно захлопал губами. Мне словно перекрыли кран.
– Не слышу!!!
– визжал циркуляркой Шурум.
– Ваше…, - наконец удалось выдавить мне из себя, потом было уже легче, - величество.
– Вот так, и никак, иначе, это вот.
Шурум немного успокоился, голос его стал ровнее и выше. Он выпрямился. Мне было одновременно страшно и стыдно. Но что я мог поделать? Рядом был Яхо. Как не странно, щуплого психа я не боялся, боялся угрюмого здоровяка. Помнился его стальной захват, от которого трещали ребра. Тогда казалось, захоти он, то выдавил бы из меня все дерьмо, словно пасту из тюбика.
Получив свое, Шурум отстал. Я переоделся, вышел из ангара и побрел темными улицам в новую квартиру, куда идти вовсе не хотелось. Стоило представить мрачные стены, обвалившийся потолок, ободранные обои, влажный матрац, как становилось дурно.
А куда мне было еще идти? Через пятнадцать минут разматывал проволоку, продетую между косяком и дырой в двери, служившую вместо замка. Переступил порог, в нос пахнуло сыростью, запустением и обреченностью. Да, бывают и такие запахи. Я закрыл дверь, замотал проволоку, в темноте на ощупь пробрался в комнату. Сел на матрац, обхватил голову руками. День выдался на редкость гадостным.
Неожиданно кресло у противоположной стены скрипнуло, послышался шорох. Я вскинулся и замер, сердце пропустило удар, затем бешено помчалось вскач.
– Я уже подумал, что ты к своему соседу пошел, - послышался знакомый голос. От парализующего страха я минуту не мог произнести ни слова, - на Краснознаменскую, - уточнил ночной голос.
– Т - ты, - заговорил я резко и заикаясь, чего раньше за собой не замечал, - н -н - ни…, - я замолчал справляясь с речевым аппаратом и нервами. Затряс пальцем, будто он мог видеть, - никогда, слышишь, - ужас отпускал и я приходил в чувства, - никогда больше не делай так. Я человек в возрасте…