Обреченные на вымирание
Шрифт:
– Забавный старик, - проговорил он вполголоса.
– Да, безобидный, все ищет, к какому берегу пристать. Старость его пугает, боится один остаться.
– Почему один, пусть перебирается ближе к людям.
– Привык он здесь, это ведь его квартира, по очереди получал. Еще запасы у него тут. Зять перед отлетом в полу дыру пробил, из кирпича сложил закуток в подвале, забил консервами под завязку. Игнатьич не соблазнял всякими там вареньями, соленьями?
– Нет, еще не успел, мы только по родственничкам до второго колена дошли.
– Да, старость не радость.
– Ты в кафе сегодня ходил?
– Андрей перестал улыбаться.
– Нет, - я покачал головой, - может, видел, у нас после землетрясения второй подъезд обвалился?
Андрей кивнул:
– Видел.
– У Игнатьича тоже по потолку трещина пошла.
– Так оно и бывает.
Мы разговаривали о том о сем, я все не решался заговорить о переезде, ждал, что Андрей поднимет эту тему. Но он не поднимал. Когда собеседник стал поглядывать на часы, я испугался, что он передумал.
– Пора мне, Михалыч, хороший ты мужик, рад был потрепаться, но надо идти, - он встал, долгим взглядом посмотрел в окно, спросил:
– Ты решил насчет переезда?
Я с готовностью кивнул:
– Да. Хоть сейчас.
– Думал, не согласишься, больно дружно с Игнатьичем живете.
– Я его навещать буду, да и запасов у него до конца света хватит. А попросит, помогу переехать ближе к центру. Он ведь что еще, - вспомнил я и усмехнулся, - почему не хочет съезжать. Боится засветиться. Люди увидят, сколько с собой добра тащит, и обкрадут. А оставлять здесь опасается, думает, «шныри» найдут. Он мне про кладовку не сразу рассказал, только когда в сиделки стал заманивать. Я его не осуждаю. Может, эти банки – самое дорогое, что у него осталось.
– Ну да, - согласился Андрей, затем зажал зубочистку зубами и проговорил, не размыкая челюстей: - Надо уходить незаметно, чтобы старик не просек.
Мы протопали всю Краснознаменную, пересекли Союзную, свернули на Советскую и скоро вышли к КПП. Хоть убей, не помню, чтобы в тот пьяный вечер пересекали контрольный пункт. После КПП долго шли дворами в северную, брошенную часть города.
Нас обступили дома-призраки, одичавшие деревья, кустарники, заросшие детские площадки, ржавые машины, столбы с оборванными проводами... В знойной тишине не слышалось ни одного городского звука, лишь гипнотизирующий стрекот цикад да щебет птиц. Растлевающее чувство запустения проникало внутрь меня вместе с теплым тягучим воздухом, высасывало силы и мысли, погружало в тупую лень и безмятежность. Любое время кажется здесь вечером. Хочется сесть, ни о чем не думать, бессмысленно наблюдать за закатом. Поддавшись очарованию безвременья, незаметно погружаться в сумерки и превращаться в мумию.
Всю дорогу шли молча. Андрей заметно нервничал, постоянно озирался, всматривался в перекрестки, в темноту проулков и арок. Как потом понял, сделали несколько обманных зигзагов, запутывая следы. Наконец свернули за угол силикатной трехэтажки, и перед нами возник знакомый приземистый дом из красного кирпича с низкими окнами и жестяной крышей.
По скрипучей деревянной лестнице поднялись на второй этаж. Андрей отпер замок, мы вошли в квартиру. Из комнаты навстречу с вытаращенными глазами выбежал Гжегош. Несколько секунд он и Андрей смотрели друг на друга. Гжегошбыл напуган и растерян. Лицо Андрея сделалось серьезным, глаза сузились, зубочистка застыла в левом уголке рта.
– Что ты здесь делаешь?
– сухо спросил он.
– Я пришенж за своими вешчами.
– За какими такими вещами?
– взгляд Андрея застыл на руке поляка, которая сжимала плоский предмет размером с мобильник.
– Ты поджелилнечештно, этот навигайшен мой, - при этих словах Гжегош убрал руку с прибором за спину.
– Ты, Анджей, все забжалсембье, и пиштоль, и кашту.
– Потому что это все нашел я, ты ни черта не делал, только консервы с тунцом трескал.
– Так джузья не делают, надо чештно, все пополам.
– Выкуси. Навигатор гони на базу, - Андрей протянул руку с открытой ладонью.
– Еще раз появишься, по репе настучу, и ключ верни, - его взгляд застекленел.
– Ты же сказал, что потерял, - рот изогнулся в усмешке.
– Джипеш мой, - упорствовал Гжегош, наклонил голову, словно собрался бодаться, крепко сжатые губы побелели.
– Тогда я прострелю тебе ногу, и ты все равно отдашь навигатор, - при этих словах Андрей вытащил из-за пояса пистолет, передернул затвор и нацелился на левое бедро поляка. Тот колебался секунду, затем сморщился, фыркнул и протянул руку с прибором.
– Михалыч, будь добр, возьми джипер, он нам с тобой пригодится, - сказал Андрей, не сводя глаз с Гжегоша.
Поляк метнул на меня злой взгляд:
– Он тепенжь твой новый помоньшник? Ну-ну. Долго ли пжотянжешь, бжаток? Он…
– Навигатор с ключом гони, - перебил его Андрей.
Я взял плоский, с большим экраном прибор. Когда Гжегош доставал ключ из заднего кармана, тот упал. Я хотел было поднять, но меня остановил Андрей:
– Не поднимай, отойди.
Я подчинился и отступил к стене.
– Я его считал джугом. Ланжо, пшонжеву беж него. Ты шпонжи, бжанток, что за гожодДжагжбуг. Пушч шассканжент, какие джела его там заденжали на чентынжегжода. Думаю, он совжет. Мы в тюнжмесинджели.
– Все, пошел, - Андрей грубо схватил Гжегоша за руку выше локтя и вытолкал из квартиры.
– Еще раз придешь, пеняй на себя, - захлопнул за поляком дверь.
– Чертов Гжегош-тупиш, - пробурчал Андрей, взял у меня прибор, подобрал ключ, прошел в комнату, из которой выбежал поляк. С места, где я стоял, было видно, как он копался в черной сумке, наверное, проверял ее содержимое.
Было неприятно оказаться свидетелем ссоры, из-за чего чувствовал себя неловко. Мое доверие к Андрею пошатнулось. Хотелось немедленно услышать правду. Задевало, что он не спешит меня разубеждать.
Через несколько минут Андрей встал, осмотрел комнату, вернулся в коридор:
– Проходи, что встал, как бедный родственник, - мимо меня прошел на кухню. Скоро послышался звук вскрытой банки. Я поморщился. Помедлив еще немного, преодолевая неловкость, проследовал за ним. Андрей сидел на стуле, в руке держал «хенекера» и смотрел в окно. Изгрызенная, превращенная в метелку зубочистка лежала на столе.