Обреченные стать пеплом
Шрифт:
Глава 15.
Шёл второй день после нашего с Робином баловства под дождём на крыше больницы, а мы так и не простыли. И это было действительно хорошей новостью, особенно на фоне прочих новостей.
С утра пораньше мне попалась на глаза свежая статья о Стивене Эртоне. Точнее, о его семье. Если доверять прессе (чего я сама не делаю и никому не советую), личность его отца неизвестна, но у него имелась престарелая мать, живущая небогатой жизнью преподавателя биологии и химии где-то в Хамбере*, с которой он порвал всяческие отношения (*Регион на востоке Англии). У этой женщины, помимо Стивена, имелась ещё и двадцатилетняя дочь от второго брака, с которой она, в отличие от сына, была
День протекал медленно. За окном уже вторые сутки висели тяжёлые серые тучи, время от времени сбрасывающие на землю лишнюю воду. На улице заметно похолодало, да и в больнице стало прохладнее, так что я ходила в застёгнутой на все пуговицы рубашке, неожиданно начав бояться нежелательный простуды, которая могла бы подкосить моё и без того на данный момент шаткое здоровье.
Около одиннадцати часов утра, во время запоздалого обхода, доктор, ведущий моё дело, внимательно осмотрел низ моего живота, затем, повторно заглянув в свои бумаги, вдруг посмотрел на меня поверх своих очков в тонкой серебристой оправе и уверенно произнёс:
– Что ж, мисс Палмер, могу Вас поздравить. Вы уверенно идёте на поправку, и я не вижу смысла в том, чтобы продолжать задерживать Вас в стенах нашего заведения. Готовьтесь к выписке. Завтра утром Вы отправитесь домой. Как говорится, дома и стены лечат, – поджав губы, улыбнулся мужчина.
– Как… Завтра?.. – меня словно обухом по голове ударили.
– Да, завтра. Думаю, уже в восемь часов утра Вы сможете получить на руки все необходимые документы.
Сказав это, доктор поспешно ретировался, оставив меня сидеть на краю моей койки.
Из меня словно все силы вдруг высосали. Я не хотела возвращаться обратно в “нормальную жизнь”. Только не в свою.
Как случалось всегда с его приходом, я его не ожидала и даже не предвидела. Дариан пришёл в начале девятого, как раз после вечернего чаепития. Молча прошагав к стулу, он сел на него и, откинувшись на его спинку, опершись локтем о подлокотник и прислонившись указательным пальцем к брови, внимательно посмотрел на меня, но вместо того, чтобы произвести ответный взгляд на нежданного гостя, я, в который раз при наших встречах, уперлась взглядом в сцепленные пальцы своих рук, покоящихся у меня на ногах.
– Тебя выписывают, – наконец произнёс Дариан отстранённым тоном.
Я ничего не ответила. Последовавшее далее молчание было самым долгим на протяжении всего периода нашего знакомства, без учета того случая, во время которого я, чтобы избежать с ним общения, притворилась спящей.
Мы промолчали ровно десять минут – так показывали мои наручные часы. Все десять минут Дариан внимательно рассматривал моё лицо, но меня это не смущало. Мне просто хотелось, чтобы он что-нибудь сделал. Например, чтобы ушёл. Но он ничего не делал. Неспеша, он продолжал изучающе блуждать по мне своим упорным взглядом. Наконец, то ли устав от молчания, то ли вспомнив о том, что у него есть дела поважнее, чем соревноваться со мной в безмолвии, Дариан встал и, как и всегда перед уходом, попытался поцеловать меня в голову, но на сей раз я успела отстраниться.
Не выпуская моего плеча из своей крепко сжатой ладони, Дариан простоял так надо мной ещё несколько секунд, после чего произнёс всё тем же бесцветным тоном, но уже с каким-то свинцовым налётом:
– Завтра утром я заберу тебя. Я уже предупредил твоих родителей, чтобы они не приезжали. – отпустив моё плечо, он засунул руки в карманы джинс, и глухо добавил. – Что ж, до завтра.
Перед уходом он оглянулся, и наши взгляды против моей воли пересеклись, но лишь на мгновение – я сразу же отвела глаза в противоположную сторону комнаты.
Дверь захлопнулась, а я начала зациклено думать об услышанном. Он не сказал, куда именно меня отвезёт – ко мне или, что ещё хуже, к себе – но куда бы он не собирался меня везти, я не хотела с ним ехать.
Спустя три часа, когда Робин пришёл ко мне, и я сообщила ему о своей грядущей выписке, он признался, что его самого выписали ещё несколько дней назад, но ради того, чтобы поддержать меня, он “лишнее” время пролежал в больнице, проплатив аренду своей палаты на несколько дополнительных дней. Услышав это, я окончательно перестала сомневаться в том, о чём хотела с ним заговорить. Заглянув другу в глаза и тем самым всецело сфокусировав его внимание на себе, я задала ему короткий вопрос:
– Твоё предложение пожить у тебя всё ещё в силе?
Ответ я знала ещё до того, как услышала его повторно. Всё в силе.
Зря Дариан заранее предупредил меня о том, что собирается забрать меня. Предупреждён – значит вооружён. А меня нельзя вооружать. Кому, как не Дариану Риордану, было знать об этом. Он знал. Его знание было так же очевидно, как и мои дальнейшие действия.
Дариан.
Дни, после случившейся у Таши истерики, я пребывал в неком трансе, из которого стал выходить только приняв факт того, что боль неизбежна. Нам просто придётся пережить эту трагедию и её последствия – иначе никак.
Сегодня, рассматривая Ташу, я пытался понять, что мне с ней делать дальше. Лучшее, что я мог ей предложить – это смена обстановки. Скажи я ей сейчас, что завтра утром мы перелитим океан, чтобы вечером оказаться в аэропорте Антананариву с целью провести пару недель на Мадагаскаре, и она взбунтовалась бы прежде, чем я успел бы произнести слово “аэропорт”. Поэтому для начала я решил предоставить ей возможность смириться хотя бы с тем фактом, что завтра из больницы заберу её именно я.
Глядя на Ташу, я продолжал себя убеждать в том, что нам просто необходимо время. Если эта девушка хотя бы одну секунду своей жизни любила меня – а я был уверен, что это чувство, пусть она о нём даже не подозревала, однажды жило в ней дольше одной секунды – значит она уже не сможет разлюбить меня никогда. Возможно, она отказывается это понимать, но факт остаётся фактом – такова её сложная натура. Я стал первым мужчиной, с которым она пережила это чувство, которое, к моему величайшему сожалению, она не успела со мной разделить. Пусть даже под тоннами пепла, но эта искра останется с ней навсегда. И она будет сильнее любого другого огня в её жизни. Что бы в ней не вспыхнуло, всё угаснет, но не эта искра. Я спрятал её слишком глубоко в ней, её не найдёт даже она, даже если очень сильно захочет… Таша обречена ходить с жгучим куском где-то в глубине своей грудной клетки. Её обрёк на это я, ко мне она и вернётся. Где бы ни была, хоть на другом конце Вселенной, Таша, сама того не подозревая, дошагает до меня своими ножками, чтобы я навечно заключил её в свои объятья.
Поэтому, стоя следующим утром у ресепшена и принимая факт её побега, я не только пытался понять, как она смогла проскользнуть мимо меня незамеченной, но и предвидел её возвращение. Однако я даже представить себе не мог, что, не словив её за руку сейчас, обрёк наши прожжённые насквозь души на долгие месяцы болезненного скитания по засыпанной пеплом равнине. Я даже не мог предполагать, что, разминувшись сейчас, мы продолжим причинять друг другу даже .б'oльшую боль, чем ту, что причиняли, будучи вместе. Шок настигнет меня позже. И её тоже.