Обречённые. Том 1
Шрифт:
Огромный глаз уставился в уцелевшее лицо. Парень замер, стоны оборвались, оба его глаза смотрели в единственный — Отшельника. Казалось, их сознания слились воедино. Неслышно для посторонних, в мозг умирающего вошла мыслеречь Отшельника.
— Ты хочешь жить. Очень. Так, что готов сделать невозможное. Ты не теряешь кровь, она не хочет покидать жилы. Она готова противостоять заразе, края ран начинают смыкаться, смыкаются, смыкаются… Боль уходит далеко-далеко, она где-то там, где ты её едва замечаешь. Теперь ты очень хочешь спать. И ты погружаешься в сон, глаза закрываются, а когда проснёшься, то будешь здоров…
Ровное похрапывание огласило овраг. Раскинув поросшие
— Несите его, — устало ссутулившись, распорядился Отшельник, снова присасываясь к банку, минуту спустя отбросил опустевший сосуд. Потом, поддерживаемый под руки с обеих сторон, двинулся к бронемашине сам.
Осталось погрузить самого Отшельника, опять-таки закрепляя его в кресле. Отдельно подумали об исполинской голове: отчего-то Мэтхену казалось, что хрупкая, дистрофичная шейка может не выдержать тряски. Теперь, как бы ни трясло в дороге, Отшельника не будет бросать из стороны в сторону. Другое дело, и выбраться, если машину подожгут, ему будет непросто. Но никто ведь не будет охотиться за ней, опасаясь попасть по своим? Значит, если не нападать на забарьерцев, пока не доставят Отшельника по назначению, ничего и не будет. А уж когда он будет в московских подземельях — можно и повоевать.
«Брэдли» выбросил в предрассветную мглу большое облако дыма. С лязгом и чавканьем гусеницы мяли грязь, мотор ревел и плевался горьким солярочным дымом — покачиваясь на ухабах, машина целенаправленно шла на восток.
Глава 12. Расстрелянная надежда
Мутный рассвет застал их в пути. Восточный ветер не прекращался, пошёл очередной ядовитый дождь. Судя по тому, как зашевелилась стрелка дозиметра на «Брэдли», ливень был ещё и радиоактивным.
— Половинка бэра! — взглянув на дозиметр, порадовал всех Мэтхен. — Ехали бы на броне, полрентгена в час бы получали!
— Не получали, — ответил Ярцефф, не отрываясь от руления. — Скафандры прошлого века на фон до двадцати рентген в час рассчитаны, а современные ещё больше! Но свободномирцы всё равно рисковать не станут. Их от одной мысли, что импотентами станут, в дрожь бросает.
Время от времени над головами проносились беспилотники, их тарахтение заглушал мотор, а вот они прекрасно видели ползущий во тьму «Брэдли». Но они не запрограммированы на обнаружение техники, как и людей в «скафандрах». Наверняка их примут за своих — беспечность новоявленных завоевателей и их презрение к местным жителям продолжали работать на отряд. Если и хватятся особиста с напарником, то не раньше вечера. Да и то пока ещё примут меры. К тому времени Ярцефф рассчитывал дойти до ближайшего посёлка — судя по навигатору, уже отключённому от сети и, соответственно, сообщающего только вчерашние данные, там обитает до двух сотен «особей».
— Как там Дудоня? — спросил Ярцефф, немного притормозив. Танк сбавил ход, стало чуть потише — по крайней мере, говорить стало возможно не только криком.
— Спит, командир, — произнёс ещё один танкист, Клеопатря. Нет, ни разу не Клеопатра, а именно Клеопатря. Кто придумал ему такое прозвище, Мэтхен не представлял, достаточно образованных людей в посёлке до него не было. На голове у существа были не просто волосы, а роскошнейшая смоляная грива, заплетённая в толстенную косу до зада. Мэтхен знал: за такую шевелюру половина женщин Забарьерья продали бы дьяволу душу. И всё-таки существо явно было мужского пола: об этом свидетельствовали мускулистые, мозолистые руки с необычно длинными, цепкими и ловкими пальцами. Наверное, Клеопатря мог бы стать
— Кровь не идёт? — недоверчиво спросил со своего сидения Отшельник.
— Давно уже, — порадовал всех присматривавший за раненым Мэтхен. — Отшельник, да ты просто маг: затянулось почти!
— А мы вообще народец живучий! — скрипуче засмеялся одноглазый мудрец. — Один неплохой паренёк получил пулю в лоб, там она и застряла. Так что вы думаете, повалялся несколько дней без сознания, зато потом и бегал, и стрелял! Второй раз в затылок ему выстрелили, и в сердце тоже. Вновь ожил, а пули вышли. Ещё один после очереди в упор оклемался, и это не предел. Мы середины не знаем. Или хиленькие, болезненные, или невероятно живучие и сильные. Может, и к лучшему? Лучше иметь пару гениев и десяток безмозглых, чем двенадцать середнячков.
Мэтхен задумался. Отшельник вроде не сказал ничего нового, а вот поди ж ты, зацепило. Умел он это. Ведь правда — современная цивилизация плодила тысячи и миллионы разнообразных специалистов. Многие и многие заслуживали права именоваться мастерами. Но почему школьные курсы, проходя творения великих, и в двадцать втором веке называют только имена двадцатого? Века, когда мир пережил две мировые войны, когда целые страны голодали и стонали под властью тиранов. А век двадцать первый, когда, казалось, ничего страшнее вылазок террористов людям не грозит, отчего-то не дал ни одного такого Имени. Даже совершенствование техники и научные открытия перестали быть прорывами. Мелкими ступенечками, муравьиными шагами, но вроде бы непрерывно — вверх и вперёд. Или не вверх и не вперёд? А просто по кругу?
Отчего так? Не оттого ли, что в мире больше не осталось неосмеянных идей? И всё-таки согласиться с подкупольским мудрецом он не мог. Ведь это что же получается? Цивилизация, плотью от плоти которой он себя считал, способна рождать лишь посредственностей?
— Это как посмотреть, Отшельник. По-моему, когда много людей чем-то занимаются, у них шансы больше, чем у одиночки, пусть и гения…
— И в чём это выражается?
— Ну, по-моему, это у нас машины, дороги, города, космические корабли и прочее. А у вас ничего. У нас цивилизация…
— Цивилизация? — вкрадчиво спросил Отшельник. — Значит, цивилизация — это когда на выходные, от нечего делать, едут пострелять? Поохотиться на детей, чтобы потом чучела набить и над камином повесить? Более того: если есть другой, не похожий на вас мир, то его обязательно следует уничтожить. Весь, целиком. Не разбираясь, кто прав, кто виноват, кто старик, а кто ребёнок. Даже не задаваясь вопросом: разве они нам мешают? Они и вас, считай, пустили в расход. Просто потому, что вы на них не похожи. И это, по-твоему, цивилизация? Тогда уж лучше варварство — но без лицемерия.
Мэтхен обиженно замолчал — возразить было нечего. Отшельник спорил прямо, открыто, будто бил кузнечным молотом. Ему было чуждо лицемерие — и, соответственно, политкорректность. Он называл чёрное — чёрным, белое — белым, и никак иначе. Наверное, поэтому и получалось разложить всё по полочкам — и представить общеизвестное в новом, неожиданном свете. «Был бы ты, Отшельник, человеком, и родился бы Там — новым Эйнштейном бы стал, а то и кем покруче!» — с удивившей его самого грустью подумал Мэтхен. Хотя, скорее всего, угодил бы либо сюда, либо в сумасшедший дом.