Обреченные
Шрифт:
Его, конечно, не отговаривали. Помогали, подсказывали. Гордились, что сын окончил академию Дзержинского и за короткое время обогнал по служебному званию отца и мать. Он часто бывал в командировках за границей. Видел, сопоставлял, взвешивал на весах собственной логики, анализировал. Но никогда не возникала у него мысль остаться за рубежом. Он был слишком преданным службистом, верил в идеалы строя и считал себя счастливым человеком, без которого родине — не обойтись.
У него почти никогда не было свободного времени. А
Пряхин послушался совета. И вскоре получил отдельную двухкомнатную квартиру в центре Москвы.
Тесть обставил ее мебелью. Отец с матерью купили машину, И Александр стал как все, семейным человеком.
Правда, дома бывал редко. До ночи пропадал на работе, порою забывая позвонить жене.
Она никогда не упрекала его. Ни о чем не спрашивала. Не обижалась на забывчивость. Она все терпела. И ждала.
Александр впервые почувствовал себя виноватым, когда лишь на третий день узнал о рождении сына. И, прибежав в роддом, увидел на глазах жены слезы.
Он просил простить его. И жена, забыла обиду тут же. Когда увидел сына — дал себе слово: всегда выкраивать для него время. И все же не сдержал его.
Работа… Она становилась с каждым месяцем сложнее, напряженнее. И Сашка все чаще задумывался, а так ли уж прав он, поддерживая изобличения врагов народа? Откуда им было взяться вот так, вдруг, ни с чего? И кто это поверит всерьез в то, что вчерашний заслуженный композитор вдруг призывает в своей симфонии к свержению существующего строя.
— Черт знает, что происходит! Сто раз слушал я эту симфонию и никакого призыва в ней не усмотрел! А человека на двадцать пять лет в Магадан! Как врага народа!
За песни и частушки, в которых и намека на политику не было, получали исполнители громадные сроки.
Военные командиры, ведущие инженеры тоже вдруг попали под разоблачения. Но ведь кто-то поставил их командирами, сделал ведущими? Такое годами труда дается! И вдруг — враг?! С чего? Чем это подтверждено. — не понимал человек. И оглядывал своих сослуживцев с удивлением.
Они делали вид, а может и впрямь всерьез верили, что помогают обществу, стране, очиститься от скверны, язвы и чумы — вредителей и врагов народа.
Александру становилось не по себе, когда он узнавал, что дела арестованных даже не изучаются следствием. Их судят вслепую тройки особистов и выносят приговоры, не подлежащие обжалованию.
Он слышал о пытках и расстрелах. О страшных этапах, о гибели сотен, тысяч людей. Все ли они были виноваты в обвинении, предъявленном им особистами? Многих оклеветали. Но суд над ними свершился у стены и оправдывать, извиняться, было не перед кем.
Александр
— Отец! Что происходит? Я перестаю понимать. Неужели они все виновны — эти люди? — спрашивал Александр.
— В нашей стране невиновных не судят! И ты поменьше думай и спрашивай! Наше дело — солдатское, выполнять приказ. Для этого мы и работаем…
Пряхин не мог смириться с тем, что вскоре и в его отделе изобличили двоих сотрудников, назвав их шпионами иностранной разведки.
Александр сразу понял, что недолог век руководителя, в ведомстве которого нашлись шпионы, и добился приема у начальства.
— Вы ручаетесь за этих сотрудников, какая недопустимая близорукость! Сейчас за отца никто непоручится! Мать за детей! А вы? Экая уверенность! На чем она базируется?
— Я знаю их три года! Проверены в работе! На ответственных заданиях.
— И что?
— Я хочу знать, увидеть своими глазами подтверждения их виновности! В чем выразился шпионаж и связь с иностранной разведкой? Я должен это знать, как руководитель отдела! — требовал Пряхин.
— Таких доказательств вам никто не представит. Они в суде! А вы что, сомневаетесь в его компетентности?
— Я не сомневаюсь в своих сотрудниках. И хотел бы, чтобы меня известили о месте и числе. То есть, поставили бы в известность, где и когда начнется суд над моими сотрудниками, — волновался Пряхин.
— Напрасно вы так пренебрежительно относитесь к закону, — оглядели» его с ног до головы, и, объявив, что он может идти, ничего не ответили на его просьбу.
Александр сам стал интересоваться сотрудниками, наводить о них справки. Ему пообещали ответить, где содержатся ребята.
Зазвонил телефон. Пряхин схватил трубку, дрожа от нетерпения.
«Нет, я не позволю хватать своих ребят! Делать из себя мишень! Чтобы завтра и меня, вот так же спокойно поставили к стенке. Я не дам! Не позволю разделаться с ними».
Звонила жена. Он удивился и рассердился. Хотел накричать. Ведь она никогда не звонила ему на работу. Зачем отвлекает?
У него так много забот! И вдруг услышал, жена всхлипнула:
— Саша, отца взяли сегодня. Только что.
— Какого отца? — хотел уточнить.
— Нашего. Твоего! — расплакалась жена, не сумев сдержаться.
Пряхин положил трубку. Ему стало холодно и одиноко, как
когда-то, давным-давно в детстве, он заблудился в лесу возле дачи.
…Мать, увидев Сашку, даже успокаивала сына и убеждала его:
— С нашим отцом все будет в порядке. Разберутся и выпустят. Он ни в чем не виноват.
— Мама! С теми, кто туда попадает, уже не разбираются. Ты это не раз слышала. А я уже просвещен, как берутся показания! Не будь наивной! Не теряй время! Давай спасем отца! — просил Сашка.