Обрекающие на Жизнь

Парфенова Анастасия Геннадьевна

Жалости не было. Не было печали. Для этого, наверное, я тоже слишком далеко зашла.

В покое сидитНа песчаной косеЖдущий прихода друга.Душа и помыслы егочисты.

Чисты и безмятежны. И безжалостны. Как звёзды.

Рука об руку мы вошли в спальню. Танец условностей, полный непроизнесенных слов и ритуально-бессмысленных движений.

Время ушло. Мы не заметили,

когда и как это случилось, но сегодня, тёмной и молчаливой ночью, вдруг обнаружили, что оно убежало, что времени больше нет. И что мы так глупо, так бездарно его растратили.

То немногое, что ещё осталось от отпущенного нам времени, нельзя было тратить ни на споры, ни на сон. Лишь под утро:

— Аррек?

— Да, малыш.

— Слушай, ты не находишь, что происходящее… не лишено своеобразной иронии?

— В абстракции. «Признаюсь, когда дело дошло до практики, мне стало уже не так легко хихикать над нелепостью ситуации».

— О!

Я узнала цитату. И смутилась.

Через пару минут:

— И всё-таки это забавно. Я имею в виду… трагичность, серьёзность, углублённость в себя. Почему, когда пытаешься быть умной, чувствуешь себя как последняя дура?

Звук, словно из него вышибли весь воздух. Что-то среднее между стоном и смехом.

— Сокровище моего сердца… сделай одолжение… замолчи!

Я замолчала.

Танец двенадцатый,

Сиртаки

Crescendo

Всё когда-нибудь кончается. Ночь. Жизнь. Самооправдания.

Для меня — почти уже закончилось. Оглушительно-белым шумом пришло сознание: вот оно, последнее утро…

…и тратится оно на бумагомарательство и мелкую бюрократию!

Последнее утро своей жизни я посвятила сведению старых счётов и устройству мелких пакостей собственным подданным. И политическим противникам. И военным союзникам. И вообще всем, кто не обладал ценной возможностью отправиться на тот свет, дабы накостылять «усопшей» за подобные «предсмертные» шуточки.

Кошмар.

Подчищение политических хвостов — занятие, мягко говоря, грязноватое. Духовному просветлению никоим образом не способствующее. Ну а если ещё и подойти к делу… как бы это выразиться… творчески…

Бедная, бедная моя карма…

Мысли текли с этакой язвительной меланхоличностью, но насладиться угрызениями совести не получалось. Вместо возвышенного, скорбного и торжественного настроения, приличествовавшего серьёзности момента, я ощущала лишь лёгкое раздражение. И — отдалённо, будто сквозь пластиковую стену — мелочное такое самодовольство. Из серии: «Сделал гадость — на сердце радость».

Гадостей я за последний час наделала столько, что хватило бы на дюжину отправляющихся прямиком в ад грешных душонок и одного не вписавшегося в рай праведника.

Дийнарра, мой личный секретарь, мерно расхаживала по пустому кабинету, сосредоточенно водя световым пером по электронному блокноту и излагая очередное дело. Я сидела, забравшись с ногами в огромное кресло (единственный

предмет обстановки), и следила за танцем световых зайчиков на стене. Когда делаешь что-то неприятное — посмотри на красоту, и грязь не заденет тебя.

В теории.

— …Таким образом, остаётся вопрос о переструктурировании генетической линии Ашш…

— Да нет, о её консервации. Этот генкомплекс надо изъять из активного использования и запрятать куда-нибудь в самый дальний угол. И молиться, чтобы он никогда более не понадобился, — буркнула я.

— Традиционно подобные вопросы должны находиться в ведении старшей генохранительницы, — осторожно попыталась воззвать к разуму Дийнарра.

Увы, бесполезно взывать к тому, чего у меня отродясь не было.

Зажмурилась, подставляя лицо солнечному свету, купаясь в тепле и сонной неподвижности, бессовестно наслаждаясь каждым мгновением.

— Если оформлю это как предсмертную волю, Ви не останется ничего другого, как состроить вежливую мину и проглотить всё не поморщившись.

— У тебя набирается объёмный список этих «предсмертных пожеланий», — довольно сухо заметила Дийнарра.

— И вам придётся выполнить их все. И не забывать при этом делать вид, что вы крайне счастливы, — очень, очень мягко сказала я. И приоткрыла один глаз, чтобы взглянуть на свою секретаршу.

Когда-то, лет двадцать назад, Дийнарра была дарай-княгиней. Когда-то. Теперь об этом напоминала лишь захватывающая дух перламутровая красота да изощрённость в грязных политических махинациях. Передо мной стояла молодая эль-леди, гордая, сильная и непредсказуемая. Во лбу мерцал и переливался силой живой камень, символизирующий её новый статус: тело, вмещавшее когда-то личность дарай-княгини, было проведено через сложный трансформационный каскад, позволивший девушке восстановить утраченные когда-то способности. И (это оказалось непредвиденным побочным эффектом, крайне заинтересовавшим Аррека) избавивший её от генетически обусловленной верности своей Эйхаррону.

Укутанная от шеи до кончиков пальцев в элегантное платье, с волосами, поднятыми в высокую причёску, она казалась не женщиной, а образцом сдержанности и скромности.

Угу.

Образец.

Скромности.

По моим сведениям, у Дийнарры было три постоянных консорта из трёх разных кланов и полдюжины неофициальных любовников. Что, заметим, отнюдь не мешало ей заводить мимолётные связи и бессовестно флиртовать, если девушка чувствовала возможность заполучить ещё одного политического союзника.

Разумеется, при условии, что этот союзник не принадлежал к её бывшей расе. Людей Дийнарра ненавидела с тихим, пугающе безмятежным фатализмом. Те из эль-ин, которые исходили гневом и клялись отомстить «хумансам», может быть, когда-нибудь и смогут отодвинуть эти чувства в сторону. Но Ди… У меня не было ни малейших сомнений: она не забудет. Не простит.

— Манёвры, манёвры, — пробормотала я себе под нос. — Тактические отступления и обманные ходы. Так много совершенно неожиданных удовольствий ожидает нас в засадах по углам и канавам.