Обручённая со смертью. Том 1

Владон Евгения

– Я пока не услышал ничего из того, на что мне хотелось бы ответить. – и как ни в чём ни бывало, развернулся и пошёл на выход из комнаты.

– Серьёзно? Просто вот так уйдёшь, как тот брутальный мачо, в закат и даже имени своего не назовёшь. – похоже, от нежданного приступа злости (или неслыханного возмущения) моё чувство самосохранения приказало долго жить. – Как мне к тебе обращаться? Коля или Ник? А может Имхотеп-златокудрый?

Наконец-то он

соизволил приостановится, не дойдя до межкомнатного проёма всего два-три шага.

Сама виновата, нечего его было провоцировать на взгляд, от которого у меня реально пережимало трахею, а сердце чуть ли не буквально билось о грудную клетку, будто в предсмертных судорогах.

Ответил он не сразу, намеренно заставляя меня прочувствовать всю глубину проникновения своего чёртового и явно нечеловеческого взора.

– «Слово «Луна» – лишь перст, указывающий на Луну, но не сама Луна. Горе тому, кто перепутает палец с Луной.»

– Мне больше нравится «Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет!». – ну и кто, скажите на милость, тянул меня за язык?

– «So Romeo would, were he not Romeo call’d,

Retain that dear perfection which he owes

Without that title. Romeo, doff thy name,

And for thy name, which is no part of thee,

Take all myself.*» – произнесённое окончание ляпнутой мной цитаты на идеальном английском, идеальной интонацией идеальным мужским баритоном без единой запинки и ошибки, хоть немного, но вернуло меня на землю. Теперь буду знать наверняка, в чём мне не следует тягаться с этим полиглотом и лезть буквально на рожон.

– Так ты и вправду англичанин или… – видимо, мои мысли спутались окончательно, поскольку по-русски он говорил со мной всё это время без какого-либо акцента.

– Или. – ответ был таким же «всеобъемлющим», как и недавний с ним разговор. Ну, я хотя бы попыталась.

__________________________________________

*Ромео под любым названьем был бы

Тем верхом совершенств, какой он есть.

Зовись иначе как-нибудь, Ромео,

И всю меня бери тогда взамен!

сцена вторая, «всеотрицающая»

Говорят, первая стадия, через которую проходит человек в момент неизбежной трагедии – это отрицание. Если брать в пример именно мой случай, то воспринимать произошедшее и происходящее в том ключе, в каком всё это дело развивалось, было бы при любом раскладе за пределами разумного и реального. Хотя лучше бы я оказалась в стенах какого-нибудь лечебно-психиатрического

учреждения. Не то, чтобы там как-то поприятнее и «привычнее», но, по крайней мере, имело бы хоть какое-то логическое объяснение всем моим глюкам. Будь это болезнь или уверенность в том, что всё это нереальное, возможно я бы как-то с этим и справилась. Но в том-то и проблема. Я прекрасно понимала, что не сплю. Я ощущала настоящую выламывающую боль во всём теле, и она давала о себе знать, как и положено, при каждом моём неосторожном движении. Да и перед глазами ничего больше не менялось. Комната была такой же и продолжала маячить перед глазами в том же виде, в котором я увидела её впервые. Если так дело пойдёт и дальше, скоро мне придётся изучать все имеющиеся в ней предметы и узоры на этих предметах с особо-пристальным и неизбежно вынужденным вниманием. А что ещё делать «заключённому», которому вполне прозрачно намекнули на обязательную наказуемость за все его будущие сознательные проступки? А узнавать на личном опыте, какими здесь выглядят подземелья, меня пока что как-то сильно не тянуло.

В общем, было легче всё это гнать из своего сознания и упрямо не соглашаться, наивно пытаясь себя убедить в том, что это неправда и ни при каких обстоятельствах не может являться таковой. У меня и без того голова пухла от того объёма уже известной мне информации, которую мне успели выделить за это время в крайне скупых дозах. Не удивлюсь, если Астон был прав, решив поберечь мою психику до некоторых пор. Так сказать, дав мне настояться и созреть перед очередным ударом. А то, что мне предстояло узнать ещё много чего ошеломительного, в этом я нисколько не сомневалась.

Пока что, следовало разобраться с тем, что имелось на данный момент. Или хотя бы попытаться. Не то, чтобы следующая стадия гнева меня чем-то отпугивала, но не хотелось бы мне на собственной шкуре проходить каждый из этапов во всей их стрессовой красе. Меня и без того сейчас колбасило всяческими догадками и не менее шокирующими предположениями. Признаваться себе в том, что меня похитили самым странным образом всё ещё было тяжко, и то, что меня не держали при этом связанной и с кляпом во рту, тоже как-то особо не успокаивало. Речь о «донорстве» одновременно и пугала, и казалось какой-то туманно неопределённой, я даже не знаю, говорилось о ней в прямом смысле или же в виде речевой метафоры. В любом случае, она мне не нравилась хоть так, хоть эдак, поэтому я и гнала возвращающиеся к ней мысли одними из первых.

Конец ознакомительного фрагмента.