Обрученные с севером. По следам «двух капитанов»
Шрифт:
— Слушаю…
— Роман, я так понял, что тебе это срочно. Тогда записывай: 15 июля 1913 года старого стиля именины у Василия, Владимира и Устина. Ты все копаешь по своей северной экспедиции?
— Все копаю, батюшка, все копаю. И, кажется, вы мне очень помогли. Обо всем расскажу при встрече. Еще раз извините за поздний звонок!
— Не извиняйся. Богоугодное дело делаете, — успокоил меня священник, — до встречи!
Его полотна выставлялись в крупнейших картинных галереях Лондона, Парижа и Америки. До того как заняться живописью, почетный член–корреспондент международной академии культуры и искусства, художник с мировым именем, Вадим Овсянников долгие годы реставрировал фрески во многих российских храмах. О таких вещах не спрашивают, но возможно, что именно это и привело его к Богу. Отстранившись от мирской суеты, сейчас он служит скромным священником в маленьком храме рязанской глубинки…
В груди уже
Масла в огонь подлило пришедшее в марте неожиданное заключение из Центра судебно–медицинской экспертизы от профессора Звягина:
«Костные останки принадлежат мужчине 25— 29 лет, крепкого телосложения, рост 170— 173 см, размер обуви 40 — 41… В найденных останках повышенное содержание свинца, что характерно для людей, в течение длительного времени проживающих в Прибалтике».
В Прибалтике? Постойте, но тогда это Регальд! Что же получается? Ян Регальд погибает на склоне морены, имея при себе дневники Владимира Губанова, а часы и ложку Павла Смиренникова. О чем это может говорить? Да только о том, что был он последним из оставшихся в живых! Поэтому-то у него и собираются все «полезные» вещи умерших товарищей: ложка и часы нужны всегда, дневник можно использовать просто для розжига огня — вряд ли он тогда думал о том, чтобы доставить его на Большую Землю. Значит ли это, что его спутники не дошли до этого места? Или, наоборот, все вместе прошли дальше, но, попав в ледниковую западню, погибли, а он затем, поняв всю тщетность усилий на леднике, вернулся обратно? Прямо Тришкин кафтан какой-то: вопросов становится все больше и больше, а нам нужен четкий маршрут поиска!
В начале мая пришли окончательные результаты техникокриминалистического исследования дневников из лаборатории, занимавшейся наиболее разрушенными фрагментами текста:
«Отдельные фрагменты текста были исследованы на видеоспектральных компараторах в различных диапазонах видимой, ультрафиолетовой и инфракрасной областей спектра с целью возбуждения и наблюдения люминесценции красящею вещества, которым исполнен текст, а также с применением микроскопа с различными увеличениями и видами освещения объекта. В результате проведенных исследований было установлено…».
В очередной раз борюсь с собственным нетерпением, пробегая глазами сухие строки подробного отчета. Далее идут фотоснимки реставрированных дневников. На побуревших от времени листах уникальные специалисты смогли прочитать то, что было скрыто от невооруженного глаза:
«…мотор, пока стрелка не упадет, отвинтить и постепенно навинчивать коническую гайку… убедиться, что масло в картере стоит на достаточном уровне…».
И так далее в том же духе. Несколько дней кряду записи про смазки, бензин, керосин, цилиндры. Даты нигде не читаемы, но по контексту понятно, что все эти события происходили после праздника Покрова, а значит, после 1 октября. Год, когда была сделана запись, понять проще: в октябре 1912–го, несмотря на то, что судно уже было заковано льдами, все еще было благополучно. Весной 1914–го отряд Альбанова покинул «Св. Анну», а значит, осень этого года тоже отпадает. Остается октябрь 1913 года. Но паровые машины с началом второй зимовки, скорее всего, уже были разобраны и законсервированы до следующей весны. На борту находился спасательный катер с бензиновым двигателем, возможно, проводилась его ревизия. А может быть и еще проще — ремонт водяной помпы. Зима все крепче сжимала свои ледяные объятья, истерзанные морозами борта надсадно трещали от чудовищных сжатий, и угроза затопления судна становилась все более реальной. Безотказное откачивание воды становилось для команды вопросом жизни и смерти!
Но дело не в этом Подобным ремонтом на корабле в первую очередь занимаются машинисты. А как известно, на «Св. Анне» их было всего двое: Яков Фрейберг и… конечно, Владимир Губанов! Но Фрейберг остался на дрейфующем судне с капитаном Могли его дневники попасть к уходящей группе? В найденных нами записях есть еще одно хорошо читаемое место:
«11 июня заметили медведя, Шленский и Фрейберг взяли ружья и пошли… Когда стали подходить ближе, медведь, увидя их, бросился бежать. Они дали два выстрела, но промахнулись. Медведь бросился в майну, стал переплывать на другую сторону. Они конечно его и убили на воде. Я и Шленский откололи льдину, Шленский сел на нее и поплыл его ловить. Доплыв до половины майны, поймал…».
В одном абзаце три действующих лица: гарпунер Вячеслав Шленский, машинист Яков Фрейберг и автор этого дневника. Это уже второе обстоятельство, свидетельствующее в пользу версии, что найденные нами дневники принадлежали Владимиру Губанову. Дневник обрывается накануне выхода отряда Альбанова со «Св. Анны». Почему он не вел дневник во время ледового перехода? Объяснение тут простое. В экспедиции 2011 года, когда ходить пришлось помногу подолгу, мне приходилось во время коротких привалов чуть не насильно заставлять себя записывать хотя бы основные произошедшие события, чтобы потом не запутаться в хронологии. Писать действительно не было ни сил, ни желания, а иногда и простой физической возможности. Но альбановцам было много раз труднее, их гнал голод! А через месяц после выхода со «Св. Анны» у Губанова появляются признаки цинги. Вот свидетельство из штурманских дневников:
«22мая 1914года. Цинготных у меня теперь двое: Туба- нов тоже заболел, и десны у него кровоточат и припухли».
Какие уж тут дневники?! Дойти, только бы дойти до этого чертова мыса Флора!
Вот пока и все мои умозаключения по поводу экспедиции на «Св. Анне». Многое еще предстоит переосмыслить и исследовать. Впереди еще одна экспедиция на Землю Франца- Иосифа. Будем надеяться, что она прольет еще хоть немного света на эту давнюю загадочную историю.
Глава IV
И СНОВА ЗФИ
Изведать то, чего не ведал сроду, —
Глазами, ртом и кожей пить простор!..
Кто в океане видит только воду —
Тот на земле не замечает гор.
Почти год мы жили в полном неведении, будет ли у нашей экспедиции логическое продолжение. И вот в начале мая 2011 года наконец-то появилась более–менее достоверная информация о сроках новой экспедиции: с 15 июля всем надлежало быть «на чемоданах», вылет по фактической погоде на архипелаге. Нашей команде предстояло самостоятельно добираться до Архангельска, оттуда на Землю Франца–Иосифа нас заберут вертолеты. Предельный вес груза, который могут взять на борт вертолеты, включая нас самих, ограничен всего двумя тоннами. Но ведь у нас только одного снаряжения и провизии более двух тонн. И ничего ровным счетом из этого оставить дома нельзя! От каждого лишнего килограмма избавлялись скрепя сердце, пока запас вещей не достиг уровня несократимого. Не помогло. Даже если оставить большую часть продуктов и запасное снаряжение, в установленный норматив не пролезаем, ну никак. Выход нашелся неожиданно. Нам сообщили, что весовые «излишки» мы можем отправить в «Нагурское» спецбортом ФСБ России из Шереметьево 11 мая в 8 часов утра. То есть у нас есть всего несколько дней. Что тут началось! Общая канва поиска принципиально отличалась от прошлого года, а поэтому палатки, снаряжение, продуктовая раскладка — все было совершенно другое, а это другое еще нужно было успеть найти, закупить, проверить и упаковать за оставшееся время. Основная задача состояла в том, чтобы загрузить и отправить на Землю Франца–Иосифа максимальное количество груза и складировать все это там до июля. Бегали с утра до ночи как полоумные, боясь упустить хоть какую-нибудь мелочь, но все было готово в срок. Сопровождать груз вылетели Олег Продан, Саша Чичаев и я.
11 мая 2011 года.
09:15. Неутомимый труженик Ан-72 покинул воздушное пространство весенней Москвы. Облегченный выдох после загрузки экспедиционных ящиков, быстрый взлет и долгая дорога с разговорами о Севере, населяющих его народах и проблемах развития региона. Ровно через три часа под нами уже простирался старинный центр поморов — Архангельск. Жесткий боковой ветер сто пятьдесят километров в час с липкими хлопьями почти позабытого снега. Погода приготовила летчикам целую обойму проблем, но опытнейший экипаж справился с ними блестяще. Не буду здесь описывать то, что я наслушался сквозь открытую дверь кабины пилотов — гражданская авиация в такую погоду не летает! Мягкая по таким условиям посадка, теплая встреча и небольшая импровизированная пресс–конференция для местных журналистов в уютном зале аэропорта: планы, сроки, перспективы. Возвратившись в самолет, узнаем неприятную новость: метеоусловия в «Нагурском» ухудшились. Два дня назад там началась сильнейшая за последнее время метель. Сегодня взлетнопосадочную полосу специально для нас лихорадочно чистят с семи часов утра, но непогода продолжается: по–прежнему настойчиво пуржит. Окончательная корректировка полета ожидается примерно через час.